Евгений Щербаков: «Я не верю в случайности»

— Евгений Алексеевич, можете ли Вы описать, что Вы чувствуете, когда сочиняете музыку?

— Самое удивительное ощущение возникает, когда я вдруг понимаю, что не знаю, как сочинил то или иное произведение. Будто бы пишешь под диктовку, просто записываешь то, что уже звучит в голове. Такие сочинения редки, и они особенно дороги мне. Я не знаю, например, как я сочинял Виолончельный концерт. Самое точное, что могу сказать об этом — что на него ушел год. И хотя музыкальный язык в нем достаточно сложен, и даже чисто физически это очень кропотливый труд — выписывать ноты произведения для большого оркестра, — сочинялся он невероятно легко. С настоящим вдохновением я писал и Пять духовных песнопений. Это вокальный цикл на тексты православных молитв: «Свете тихий», «Да исправится молитва моя», «Не отвержи мене во время старости» и других. Я начал работу над ним в Светлое Христово Воскресение. В тот день я поехал в церковь, где пел в хоре мой сын, и праздничная Пасхальная служба, видимо, дала такой мощный заряд вдохновения и энергии, что буквально сразу после нее я сел и начал писать.

-Необычная идея — написать светское произведение на канонический текст…

-Я убежден, что нельзя замыкать духовную музыку только во храме. Любое настоящее, искреннее, серьезное творчество проникнуто духовностью. Но это совсем не делает духовность каким-то абстрактным понятием. Наоборот, духовность может быть только в смысле религиозном. В 70-е годы я учился в Самарском институте культуры, где нам все пытались объяснить, что такое партийность культуры, что такое духовность культуры… Но я уже тогда для себя решил, что духовность и религиозность — это вещи идентичные.

Что касается канонических текстов, то, получив заказ на вокальное сочинение от швейцарской певицы Изабель Хёйссер, я мог выбрать для него любые стихи. Но ведь музыка не возникает просто так, ниоткуда. Когда композитор ищет текст для вокального сочинения и вдруг чувствует, что ему «нравится» то или иное стихотворение, то это не случайность. Значит этот образ уже был в нем, звучал в нем, и нужно просто дать ему выход. Так я пришел к этим текстам. Проштудировал весь любимый мной Серебряный век — однако пришел все-таки к текстам молитв. Привело внутреннее слышание.

— Где же исполнять такое сочинение — в филармонии или в храме?

— На Западе существует традиция церковных концертов, и мой цикл прекрасно прозвучал, например, в церкви святого Леонарда в Базеле, потому что он рассчитан как раз на храмовую акустику. А вот при исполнении на одесском фестивале пришлось имитировать акустическую среду храма с помощью специальной аппаратуры. Но вообще-то, исполнять это произведение со сцены филармонического зала, требующего мощного голоса, — значит обеспечить ему полный провал. Православное пение должно быть «бестелесным», звук должен литься как бы сам собой, и у Изабель как раз такой голос — очень легкий, тихий, он будто витает в пространстве над остальным звучанием. Она выучила Пять духовных песнопений на церковно-славянском языке.

— Как Хёйссер и другие зарубежные исполнители воспринимают православное содержание Вашей музыки?

— Музыкантам разных конфессий, наверное, легче понять друг друга, чем остальным людям, потому что язык музыки универсален. У католиков и протестантов, — по крайней мере, тех, с кем я общался, — нет никакого отторжения православия. Наоборот, если они играют русскую музыку, особенно духовного содержания, то всей душой стремятся проникнуться «русским духом». Та же Хёйссер, приехав в Нижний Новгород на фестиваль «Картинки с выставки», сразу же попросила меня сводить ее в церковь. И хотя для католиков наши обычаи непривычны — они, например, слушают мессу сидя, и женщины у них голову не покрывают — Изабель специально привезла с собой платок и простояла всю службу до конца. В ту же Спасскую церковь я водил потом пианиста Штефана Абельса и флейтиста Карстена Хустедта, и они тоже, отстояв службу, говорили мне, что были глубоко тронуты красотой православного богослужения. Они вообще очень тонко чувствуют истину духовную и к православию расположены всей душой. У нас порой встречается пренебрежительное отношение к католикам и протестантам: «они, мол, не наши, мы-то, православные, «правильно славим», а они нет», но я считаю, что так не должно быть, что это гордыня. Христианство разрознено, и это очень печально. Не надо быть никому врагом.

— Сочинение музыки — что оно значит для вас?
— Могу сказать, что когда мне заказывают сочинение, я воспринимаю это не как случайность, а как дарованный мне шанс или знак к чему-то. Я не верю в случайности. Для композитора вообще очень важно получить заказ. Это означает, что твою музыку слышат, она кому-то интересна, ее хотят играть. Это очень воодушевляет!

— Какие заказы Вам особенно памятны?

— Немецкий пианист Вернер Баро однажды заказал мне пьесу для фортепиано, и я искал для нее некую звуковую идею, образ. И вот неожиданно, когда я открыл молитвослов и увидел строки «Тока слез моих не отвратися…», во мне сразу зазвучал хорал, который и лег потом в основу этой пьесы.

— Евгений Алексеевич, Вы много бывали за границей. Каковы Ваши впечатления от православного богослужения в других странах?

— Интересно было посетить храмы в Македонии. Музыка там совсем другая, нежели у нас, двухголосная, чувствуется влияние Турции. Звучит она в храме постоянно, чаще в записи. Хотя в центральном храме столицы поется и много русской музыки. В отличие от России, поется и музыка современных македонских композиторов.
Мне кажется, что у нас в России есть некий элемент моды на веру. Наверное, это естественная реакция на десятилетия безбожной власти. А вот в Македонии вера никуда не исчезала. Даже во времена Тито власть не уничтожала храмы, не запрещала людям молиться. Церковно-славянский язык там понимают лучше, чем русский.

— Каково в Европе отношение к профессии композитора?

— Там это очень уважаемая и высокооплачиваемая деятельность. Когда я получил первый заказ из Германии, то для меня полнейшим шоком было то, что у меня интересовались: найду ли я время приехать на премьеру, сколько стоит моя работа и т.д. Для меня это было удивительно, потому что в России спрашивают немножко по-другому: «Вы что, еще и денег за это хотите?» Неслучайно имена исполнителей, которые я упоминаю, иностранные. Русские музыканты давно уже не питают никаких иллюзий. Даже на зарплату профессора консерватории — 7–9 тысяч — семью не прокормить. Я считаю, что дух нашей страны еще поддерживается только благодаря людям, которые молятся за нее и благодаря художникам. В своем творчестве художники несут крест покаяния.

18 июля состоялся юбилейный авторский концерт Евгения Щербакова, посвященный его 50-летию. Прозвучало два прекрасных произведения — малая часть того, что сочинил юбиляр за свою жизнь. Мы от всей души поздравляем Евгения Алексеевича и надеемся, что «цепь неслучайностей» его дальнейшей творческой судьбы сложится так, чтобы ничто не мешало творить во славу Божию!

Беседовала Надежда ЛУКИЯНОВА