Интернет сайт Нижегородской епархии www.nne.ru



Главная > Статьи > Статья «Икона Рождества» диакона Андрея Кураева
20:26, 26 ноября 2004

Статья «Икона Рождества» диакона Андрея Кураева

Важнейшая задача иконы — показать незримый внутренний мир христианина; через видимые краски передать духовный смысл происходящего с человеком при его встрече с Богом. Соответственно, о многих иконографических сюжетах можно сказать, что они «искажают» видимость во имя восстановления чистого смысла события74.

Чтобы понять необычность иконографического изображения Рождества, подумаем, как можно было бы «естественно», «нормально» изобразить его. Рождественские открытки и здравый смысл предлагают, прежде всего, представить себе хлев с одной-двумя овечками и Мать, ласково и любовно взирающую на Младенца.

Но если мы всмотримся в икону Рождества — как ни странно, именно этих двух, казалось бы, самых естественных деталей мы не увидим.

Что заметнее всего, нет хлева. Нет деревянной или глинобитной постройки, нет соломы, нет кормушки, нет овечек. Младенец лежит не в построенных человеческими руками яслях, а в пещере.

Почему же пещера? — Потому, что иконописец старается передать смысл происходящего; ее свидетельство отвечает на вопрос — «что это значит для нас, людей, и для нашего спасения?». Дело не только в том, что родился младенец. Пусть даже чудесный младенец и рожденный чудесным образом. Смысл того, что произошло с Марией, передают не столько «хроники» Матфея или Луки, сколько позднейшее богословское свидетельство Иоанна: «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1,14).

А Евангелие от Иоанна вообще является смысловым, богословским комментарием к событиям, описанным в трех более ранних Евангелиях.Для Иоанна, писавшего позднее остальных евангелистов и, по свидетельству древнейших церковных историков, восхотевшего дополнить уже имевшиеся описания жизни Христа раскрытием духовного смысла евангельской истории, было недостаточно чистой хронографии.

В приведенной выше фразе из Евангелия от Иоанна резюмируется смысл Рождества. Значит, икона Рождества станет понятнее, если соотнести ее не только с повествованиями Луки и Матфея, но и со свидетельством Иоанна Богослова. Весь смысл Рождества — Боговоплощение: воплощение Бога, чисто духовного Существа, никогда не имевшего никакого, даже самого «тонкого» тела.

Итак, «Слово стало плотью». Горний мир соединился с земным. «Достигло до вас Царствие Божие» (Лк. 11,20). Что же Евангелие говорит об этом Царстве и с чем сравнивает его?

Оказывается, это новое Царство не просто налагается поверх обыденной человеческой жизни, не парит над миром человека, подобно тому, как тарелочка нимба витает над головами святых на западных картинах. Оно входит в самую сердцевину нашего мира и, придя извне, старается нашу жизнь преобразить изнутри».

«Царствие Божие внутрь вас есть», — возвещает Спаситель (Лк. 17,21). И это Царство Он сравнивает с пшеничным зерном, брошенным в землю; и с горчичным зерном, посеянном на поле; и с кладом, зарытым в землю; и с закваской, брошенной в тесто; и с неводом, брошенным в море (см. Мф., 13). У всех этих сравнений есть общая черта: Царство влагается внутрь другой стихии. Этими образами раскрывается главное содержание Нового Завета: Бог пришел в мир. Стена грехов и богоотчужденности, воздвигнутая между человеком и Богом, разрушена.

Тогда понятна символика пещеры на иконе Рождества: пещера — это образ мира, в самую глубину которого входит Бог, подобно зерну или закваске, вбрасываемым в поле или в тесто. Пещера — это сердцевина земли, средоточие материальности. И вот в это средоточие добровольно входит Тот, о Ком сказано: «Бог есть дух» (Ин. 4,24).

Пещера дается темным фоном: тьма без малейшего просвета. И на фоне этой тьмы сияет чистейшая белизна одежд Младенца. «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1,5). Этот стих из Евангелия от Иоанна может быть прочитан по разному. Русский перевод можно назвать оптимистичным. Свет воссиял — а тьма не смогла его «объять», заключить, победить. Однако если мы возьмем древнейший латинский перевод Евангелия (Вульгату), то увидим другое значение того же стиха: «Свет во тьме светит, и тьма не была пронизана им (et tenebrae eam non comрrehenderunt)». Это гораздо более суровое, пессимистическое видение евангельских событий: тьма осталась тьмой, несмотря на воссияние света.

Глагол греческого оригинала katelaben допускает оба перевода. По-гречески katalambano обычно означает «воспринимать», «улавливать», «усваивать», но может означать также — «охватывать», «захватывать», «настигать» (при погоне), в конечном счете — «овладевать», «побеждать». Итак, евангелист, с одной стороны, говорит о непобедимости света, а с другой — о поразительной невосприимчивости мирского мрака к свету Евангелия.

Свет осаждаем мраком и все же не смешивается с ним. Этим светом был создан мир («все чрез Него начало быть,.., что начало быть» — и этот же мир Его не принял и не познал. «Был Свет истинный,.. в мире был,.. и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли… Люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 1;3,9-11; 3,19).

Рождение Сына Божия среди людей, вхождение Предвечного Бога в наш мир не опрокинуло обычный порядок вещей. Творец неба и земли сошел на землю, однако солнце и звезды (кроме одной) продолжали свой обычный ход. Небо не раскололось, реки не потекли вспять, люди не онемели от ужаса, или мистического восторга. «Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине», — так за семь столетий до ночи Рождества описал грядущего Сына Божия пророк Исаия (Ис. 42,1-3). Мир остается практически неизменным. Его слепящая тьма еще слишком многим застит глаза, лишь некоторые находят дорогу к Вифлеемским яслям… А кто-то будет искать эту дорогу лишь для того, чтобы принести смерть новорожденному Царю.

В иконе вообще символика света чрезвычайно важна. Евангелие насыщено светом и световыми образами — и язык иконы, конечно, тоже не может быть другим. «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в тени смертной свет воссияет,.. чтобы открыть глаза слепых, чтобы узников вывести из заключения и сидящих во тьме — из темницы» (Ис. 9,2; 42,7). «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8,12). «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1,4). «Доколе Я в мире, Я свет миру» (Ин. 9,5).

Итак, Бог в мире — это свет миру. До Христа и, кроме Него, такой полноты светоносности мир не имеет. Но — «вы имеете полноту в Нем» (Кол. 2,10), «от полноты Его все мы приняли» (Ин. 1,16). Христос пришел не для того, чтобы Собою явить некую небывалую «диковинку» — вот, мол, и Бог и человек одновременно. Та новизна, что открылась в Нем, должна обновлять и каждую отдельную человеческую жизнь. Человек стал другим после Христа, чем был до Него. Его природа изменилась; метафизическая мутация, издавна, со времен Адама, искажавшая человеческий образ, была изжита Боговоплощением, Крестом и Пятидесятницей. Теперь Бог уже не издалека, из-за гор и туч обращается к человеку, но говорит внутри нашего сердца. Именно потому, что теперь уже не только «Я свет миру» (Ин. 9,5), но и «вы — свет мира» (Мф. 5,14). Теперь ученики Христа, верные Ему, те, в ком Он живет и действует, они теперь — живое и очевидное проявление (эпифания) Бога, ибо в них изобразился Христос (Гал. 4,19). «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5,16). Вот та вершина, на которую позван христианин. Не просто верить во Христа. И не просто творить добрые дела (даже во имя Его). Но жить так, чтобы при встрече с ним через человека явно проступал бы облик Спасителя. Чтобы видя его добрые дела, люди прославляли не его самого, а Отца, Который на небесах.

Один духовный писатель сказал, что никто никогда бы не стал монахом, если бы не увидел однажды на лице другого человека сияние вечной Жизни… Именно этот свет осветил некогда апостолов, и именно этот свет покорил могущественнейшую в мире империю двенадцати рыбакам. «Потому что наше благовествование у вас было не в слове только, но и в силе и во Святом Духе… Вы сами знаете, каковы были мы для вас между вами» (1 Фес. 1,5). Посмотрите, как тесно апостолы увязывают внутреннее доброе устроение духа и успехи внешней проповеди: «Он (Варнава),.. убеждал всех держаться Господа искренним сердцем, Ибо он был муж добрый и исполненный Духа Святого и веры. И приложилось довольно народа к Господу» (Деян. 11, 23-24).

«Я прославился в них», — говорит Христос о Своих учениках (Ин. 17,10). На библейском языке «слава Божия» (теофания) означает именно приобщенность, проявленность, причастность (см., например: «Бог прославился в Нем… Бога Он явил — Ин. 13,31; 1,13).

«Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить», — молится Христос Отцу накануне Своих страданий. «Слава Христова» — слава крестная. Совмещение этих двух понятий : «славы» (победы) и креста (страдания) — и было самым неудобопонятным в Христовой проповеди. «Тогда (накануне Страстной седмицы) приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых (апостолов Иакова и Иоанна) с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь. Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царствии Твоем. Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» (Мф. 20,20-22). В момент величайшего прославления Христа, в момент исполнения Им Его служения по правую и левую руку от Него будут распятые разбойники… А чашу Ему предстоит пить в кровавом поту в Гефсимании… Но «славу, которую Ты дал Мне, Я дал им» (Ин. 17,22). И если кто хочет разделить с Ним славу Его — тому она будет дана. Но вместе с Его страданиями. «Чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мф. 20,23).

В людях, готовых своими добрыми делами светить миру и являть Отца, готовых принять месть мира за свою неотмирность, есть тот же свет, что сиял, пока Христос «был в мире» и, который впервые затеплился в Вифлеемских яслях. И там же впервые встретился с тьмой.

Так, уже с самого начала в Евангелии и в иконографической передаче Евангельских событий появляются тревожные нотки. Та же двузначность свершающегося: и спасение, и суд вершатся одновременно — передается и через животных, стоящих у колыбели. Иконописец изображает только вола и осла, но не видно ожидаемых ягнят. В Евангелии о животных вообще нет ни слова. Чтобы понять смысл такого выбора, вспомним ветхозаветное пророчество: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет.» (Ис. 1,2-3).

Трагические новозаветные судьбы Израиля уже предсказаны, и на иконе однозначно явлены. Вол и осел встречают Творца всякой жизни. Простые пастухи идут по зову Ангела. Иноземцы приведены звездой. Но нет у яслей новорожденного Царя Израиля ни ветхозаветного священства, ни израильских владык, ни книжников, ни знатоков Закона.

«Итак, спрашиваю: неужели они преткнулись, чтобы совсем пасть? Никак. Но от их падения спасение язычникам, чтобы возбудить в них ревность. Вам говорю, язычникам… Они отломились неверием, а ты держишься верою. Не гордись, но бойся. Ибо если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя. Итак видишь благость и строгость Божию: строгость к отпадшим, а благость к тебе» (Рим. 11, 11,13,20-22). Так апостол Павел объясняет причину, по которой «свои» не приняли Искупителя. Теперь вспомним еще один ветхозаветный текст: «не паши на воле и осле вместе» (Втор. 22,10). Мы знаем, что для первых книг Библии очень важен мотив разделения, предохранения от смешения. Израиль не должен утратить свое знание Единого Бога через смешение с язычниками. Но к Христу призываются все люди — откуда бы они ни происходили. Важно не их происхождение. Важно их призвание. Готовы ли вы следовать за Христом, принять Его в качестве своего единственного Господа? Если да — то «Нет уже Иудея, ни язычника… ибо все вы одно во Христе Иисусе.» (Гал. 3,28). И вот, у яслей Богочеловека встречаются вол и осел. В церковной символике, это встреча израильского народа и языческого.

Еще одна особенность иконы Рождества, отстраняющая ее от буквалистского прочтения евангельского повествования и от наших ожиданий, — это взаиморасположение Матери и Младенца. Мария не смотрит на Младенца. Более того, она лежит отдельно от Него, не в пещере, рядом с Ним, а на склоне горы. Появление на иконе горы, изображение Марии наподобие камня, лежащего на горном склоне, связано с ветхозаветным пророчеством Даниила, истолковавшего вещий сон вавилонского царя Навуходоносора: «Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан… У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их… А камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю» (Дан. 2,31-35). Истукан на глиняных
ногах — это языческая империя, а камень, который «в последние дни» (Дан. 2,28) сокрушит владычество язычества и собою наполнит вселенную — это Царство, воздвигнутое Богом, Царство Вечное, Царство Божие (Дан. 2,22). «Последними днями» в Новом Завете называются дни земной жизни Христа, «когда пришла полнота времени» (Гал. 4,4).

Опять, как и в Евангелии, мы видим ту же символику Царства Божия, символику зерна: из малого вырастает вселенское. Это вечное Царство, по пророчеству Даниила, будет дано Сыну Человеческому и получено Им от «Ветхого Днями» (Дан. 7,13-14). В Новом Завете имя Сына Человеческого, как имя мессианское, будет прилагать к Себе Иисус. Кроме того, в Евангелии и образ камня относится ко Христу (Мф. 2,42-44; Лк. 20,17-18). Это камень будет краеугольным, камнем созидания и преткновения и потребует личного, выбирающего отношения к себе, как об этом предсказывал ветхозаветный пророк Исаия («Я полагаю в основание на Сионе камень:.. верующий в него не постыдится» — Ис.28,16). И, наконец, Даниил подчеркивает, что «камень отторгнут был от горы не руками», а Богом (Дан. 2.45), прообразуя тем самым чудесность, Божественность рождения Христа.

А потому с камнем соотносится не только Рожденный, но и чудесно Родившая — Мария. Начало пути «камню» дала именно Она. через Нее Он начал свой земной путь. Поэтому иконографически именно Мария соотносится с камнем, лежащим на склоне горы (есть даже особая иконография, именующаяся «Богородица — Гора Несекомая»).

Так, в изображении Матери и Младенца соединяются два ряда символов Царства Божия. Младенец в пещере напоминает молящемуся о Новозаветных образах Царства, а Мария на склоне горы обращает нас к ветхозаветным ожиданиям этого Царства.

Особо стоит отметить, что Мария на иконе не смотрит на Младенца. То, что только что произошло, в Символе Веры выражается словами — «нас ради человек и нашего ради спасения». Сын Божий пришел на землю, чтобы облегчить тяжесть человеческой муки. Но мучительные сомнения в эти минуты беспокоят земного восприемника Христа — Иосифа — формального мужа Марии.

Мария родилась после долгих молитв и ожиданий ее родителей. Это — «вымоленный ребенок». Чудом получив себе дочку от Бога, родители Марии (Иоаким и Анна) решили Богу посвятить дитя. С детства Мария росла при Иерусалимском Храме. Когда она достигла порога девичества, ее родители скончались. Законы ритуальной чистоты не позволяли жить в Храме повзрослевшей девушке. Монастырей ветхозаветный мир не знал. Более того, общественное мнение и религия Израиля вполне сурово относились к бездетным людям, особенно к женщинам, особенно из рода Давида, к которому принадлежала Мария (так как никто не знал, от кого именно родится долгожданный Мессия). И как знать, может быть именно та женщина, что сейчас отказалась от брака и деторождения, могла бы стать матерью Избавителя, и, может, ее нынешнее бесплодие еще на годы отлагает пришествие Радостного Дня… Закон предписывал каждой девушке как можно скорее выйти замуж. Но у Марии было ощущение, что ее жизненное призвание связано с чем-то иным, чем обычный брак. Она упросила священников выдать ее замуж лишь формально. Из Храма ее вывели, чтобы передать на попечение старому вдовцу, имевшему детей от первой жены, и, обещавшему хранить чистоту Девы (дети Иосифа в Евангелиях называются «братьями Иисуса»).

Иосиф стал «обручником» Марии. И именно на него и устремляет свой взгляд Богоматерь на иконах Рождества. Иосиф обуреваем сомнениями. Он знает, что на деле, он не муж Марии. А, значит — не отец Ребенка. Что делать? По закону жена, нарушившая верность супругу, должна быть до смерти закидана камнями. Выдать Марию на суд или просто тайно отпустить ее из своего дома, чтобы она жила дальше как пожелает? Не завершить ли фиктивный брак фиктивным разводом? Позднейшая христианская этика допускает только одну причину для развода — неверность одного из супругов (и в очень редких случаях — бесплодие брака). Но ветхозаветные обычаи допускали обычный развод по согласию супругов. Итак, что сделать с Марией?… Сам Иосиф в конце концов склоняется к более мягкому исходу. «Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее» (Мф. 1,19). Евангелие нам рассказывает, что эти сомнения посещали Иосифа, еще когда он лишь заметил непраздность своей нареченной жены. И сразу же Евангелие повествует о разрешении этих сомнений: «Но когда он помыслил это, — се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого» (Мф.1,20).

Икона Рождества напоминает о борениях Иосифа, и, потому, Мария взирает на того, кому первая весть о чудесном Рождестве причинила боль.

Исторически, хронологически искушение Иосифа началось задолго до самой ночи Рождества. Но икона сводит разновременные события, чтобы подчеркнуть необычность, чудесность совершающегося. То, что не в состоянии помыслить человек, что не вмещается ни в какие физические и метафизические представления — стало фактом, самым важным фактом бытия.

Другое чудо, другое разрешенное сомнение, представленное на иконе, — уверение Саломии. Если сцена искушения Иосифа обычно находится в левом нижнем углу иконы, то уверение Саломии — напротив, в правом нижнем углу. Апокрифическое «Первоевангелие Иакова» рассказывает, что Саломия не поверила свидетельству повивальной бабки о девственности Родившей, и, омывая Роженицу, дерзнула сама проверить невероятное сообщение. За неверие рука ее была парализована. В ответ на свои покаянные слезы Саломия услышала: «поднеси руку твою к Младенцу и подержи Его, и будет тебе спасение и радость», что Саломия и исполнила. На иконе показывается, как обретшая веру Саломия обмывает Младенца75.

Сюжет уверения Иосифа должен подтвердить чудесность, необычность, божественность Рождества. Сцена омовения, напротив, призвана подтвердить подлинность воплощения: Сын Божий не просто кажется человеком, но действительно стал человеком. Все, что требуется малышам, необходимо и Ему. Иисус — истинный Бог и истинный человек. Без ясного утверждения обеих этих истин невозможно быть христианином.

Наконец, в иконе Рождества есть еще ряд образов, помогающих усвоить смысл Рождества как границы, как встречи Ветхого и Нового Заветов. Народ Ветхого Завета — «Израиль по плоти» — представлен пастухами, в то время как человечество, от язычества пришедшее прямо ко Христу, минуя суровость Ветхого Завета, представлено волхвами-персами. В христианской книжности нередко волхвов и пастухов видят как аллегорию различных путей к единой Истине — пути разума и пути веры. Пастухи — образ людей, чистых душой, простых и неученых, но доверяющих своему сердцу и Богу. Пастухи, приняв от Ангела благовестие, в чистоте и простоте сердца приняли возвещенное Им и поспешили к яслям. Волхвы же — это астрологи, астрономы, ученые люди, которые по своим вычислениям и расчетам узнали время Рождества Всемирного Царя и отправились на Его поиски. Это образ людей, которые через познание мира приходят к признанию Творца. На иконах обычно пастухи стоят непосредственно у входа в пещеру, а волхвы еще далеко, за холмом. Путь пастухов прямее и короче, чем путь жаждущих «исследованием найти Бога» (Иов. 11,7). Волхвы на иконе разного возраста. Впереди указывает на звезду самый юный. Во всяком возрасте можно найти Христа и поклониться ему. Но лучше сделать это не в «одиннадцатый час» своей жизни, а в «первый» (Мф. 20).

Наконец, на иконе Рождества представлены Ангелы. Обычно на древних иконах один Ангел обращает лик к небу, второй — склоняется к пастухам. Это зримое выражение двойного ангельского служения: их назначение в славословии Богу и в возвещении людям Божьей воли.

Собрана вся Вселенная — ибо это праздник ее обновления. Святитель Григорий Богослов писал: «Рождество — не праздник новизны, но обновления». Пришествием Бога старый мир не сжигается, не уничтожается, не обессмысливается, и вместо него не творится новый. Мир прежний — обновляется. «Воплощение Божие дает универсуму новый смысл, который есть цель и оправдание его существования, и его грядущее Преображение. Вот почему все творение участвует в таинстве рождения Искупителя»76.

Словесной иконой совершающегося является праздничный кондак: «Дева днесь Пресущественного (то есть Того, Кто выше всякого существования) рождает и земля вертеп (пещеру, убежище) Неприступному приносит; ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отроча младо — Превечный Бог».

Статья «Икона Рождества» из книги «Школьное богословие» диакона Андрея Кураева