Ступеньки дома, которого нет

«Танечка, не смотри», — мама прижимала к груди голову пятилетней дочки, прикрывала ее руками. А та все поворачивала голову, хотела посмотреть на этих страшных фашистов и вдруг увидела самолет низко-низко над собой (они эвакуировались на открытых железнодорожных платформах). Те страшные звуки взрывов выросшая Таня — известный нижегородский скульптор Татьяна Георгиевна Холуёва — помнит до сих пор. 18 июля в Выксе открылась выставка работ ее и сына Александра, посвященная детям войны.

Две судьбы

Организатором выставки выступил Фонд памяти митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая (Кутепова). Основная часть экспозиции — фоторепродукции мемориального комплекса «Тане Савичевой и детям войны посвящается», который был открыт в районном поселке Шатки в 2010 году.

Какими разными оказались судьбы этих двух девочек военного времени, носящих одно имя… Таня Савичева стала известна всему миру благодаря дневнику, который она вела в блокадном Ленинграде. Девочка писала, как один за одним умирали от голода ее родные. Последние слова: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня». На Нюрнбергском процессе этот дневник стал одним из доказательств преступлений нацизма.

В Шатки Таню эвакуировали в 1942‑м. Девочка была ужасно истощена. Нянечки вспоминали: «Практически не было тела, один дух». Ее долго лечили, но спасти не удалось. Девочка умерла через два года, в Шатках ее и похоронили. В 1981 году Татьяна Холуёва изготовила надгробие на могиле Тани Савичевой: скульптурный портрет девочки и страницы ее дневника. В Шатки стало приезжать множество людей со всей страны, в том числе школьники, юнармейские отряды.

Татьяна Георгиевна тоже была в эвакуации. Военный завод, где работали родители-инженеры (отец — конструктор, мама — химик) из Торжка перевели в тыл, в Казань.

— Платформы, на которых нас везли, были без крыш, — вспоминает скульп­тор. — На каждую ставили по две с половиной машины. Семьям давали полуторки, ехали в кузове. Наш грузовик стоял передними колесами на одной платформе, задними — на другой. Немцы видели с самолетов, что перевозят военный завод, и нас, беззащитных, в упор расстреливали! Такое не забудешь… Они на бреющем полете, низко-низко. И стреляют в упор. Я видела лица немецких летчиков в черных очках, один улыбался… Эшелон, конечно, бомбили. Нас Бог спас, а три последние платформы они все-таки уничтожили. Никто, наверное, не выжил, если только чудом. А нашу платформу взрывной волной оторвало от состава. Он уехал, мы остались. Потом нас к другому прицепили.

Добрались до Казани. Таня попала в интернат. Как и другие дети работников военного завода, она видела родителей очень редко, питались скудно, вши, болезни… Но эти мальчики и девочки уже тогда понимали, что нужно терпеть. Ради Победы. Они уже поняли, что такое фашизм.

Открытие юных следопытов

Выставка проходит в музее истории Выксунского металлургического завода «Усадебно-промышленный комплекс Баташевых-Шепелевых». Фоторепродукции, представленные здесь, — для людей, не имеющих возможности поехать в Шатки. И для современных детей, большинство из которых, к сожалению, ничего не знает о Тане Савичевой и ее дневнике.

На открытии выступали председатель правления Фонда памяти митрополита Николая Анатолий Козерадский, представители местной власти и ветеранских организаций. Нижегородский журналист Наталья Скворцова напомнила, что долгое время о судьбе Тани Савичевой ничего не было известно, многие считали, что она похоронена на Пискаревском кладбище в Ленинграде. То, что могила находится в Шатках, стало настоящим открытием. Татьяна Холуёва в свое время стала свидетелем тех событий.

— Ведь Нина Николаевна, ее старшая сестра, и брат Михаил остались живы, благодаря им и стало известно о дневнике, — рассказала скульптор. — Они просто домой не вернулись, и Таня считала их погибшими. Нина отдыхала в санатории, и ее сразу забрали на войну. А Михаил был в командировке на Урале и тоже оттуда не смог заехать домой. Кстати, эту записную книжечку — дневник — Нина подарила младшей сестре. О Таниной судьбе, как оказалось, после войны никто не знал. Но в советское время существовали детские поисковые объединения — красные следопыты. В Шатках такое тоже было. Они нашли документ в Доме инвалидов, где было сказано, что ленинградская безродная девочка Таня Савичева, такого-то года рождения, умерла такого-то числа. Диаг­ноз — туберкулез кишечника. Об этом опубликовали статью в районной газете, подключилось Горьковское телевидение, молодежная передача «Факел». И страна всколыхнулась! Пошли письма отовсюду. О том, что сделали надгробие и теперь нужно поставить памятник всем детям войны. Всем. Несколько мешков писем я увидела на телевидении. Читала и плакала. Старушка получила первую пенсию — две трети она отсылает на памятник детям войны. Парень пошел в армию, какие-то деньги ему там будут платить, он все готов перечислять на памятник. Такая была реакция людей!

Барельефы-«клейма»

Мемориальный комплекс в Шатках, созданный заслуженным художником РСФСР, заслуженным деятелем искусств РФ Татьяной Холуёвой, ее сыном — членом Союза дизайнеров России Александ­ром Холуёвым и членом Союза художников РФ, архитектором Александром Улановским, из светлого камня. В центре — фигура Тани Савичевой. Внутри мраморных арок двенадцать бронзовых барельефов. Две темы ленинградские: дети идут за водой и дети хоронят мать. Остальные сюжеты — о судьбах подростков и совсем малышей, переживших вой­ну или погубленных нацистами в концлагерях, в оккупированных городах и селах, погибших во время налетов фашистской авиации.

— Когда началась работа по созданию комплекса (еще тогда, в 1980‑х годах), у меня родилась тема «дом — храм — музей», — вспоминает Татьяна Георгиевна. — Что это значит? Вначале был дом, семья, мирное время. Для меня семья — это тоже храм, малая Церковь. Люди, которые приходят к мемориалу, поднимаются сначала по ступенькам, как в доме. Но его нет… Нет крыши, стен и дверей… Война все разрушила. Есть арки, они напоминают архитектуру храма. А барельефы — это рассказы о жизни детей войны. Я ходила к владыке Николаю (Кутепову) с этой идеей. Он благословил. Сказал только, что все мы сделаем, но препятствий будет много. Так и вышло. Мемориал открыли только через 23 года.

— Работа с барельефами шла трудно, — говорит Александр Холуёв. — Решили делать как бы клейма. То есть пошли не от икон в чистом виде… Хотелось сделать знак, символ. В результате получилось некое напоминание о святых образах.

Когда выбирали сюжеты для барельфов, пережившая войну Татьяна Георгиевна предлагала очень жесткие, натуралистичные варианты: все горит, металл плавится, детская боль… Но потом появились те самые «клейма», изображающие не только горе и стойкость, но и светлые надежды детей. На то, что на небесах они встретятся с любимыми папой и мамой и что победа в страшной войне все равно будет за нами.

Надежда Муравьева

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.