Три года земного ада

Несмотря на адские условия существования в концлагере, бывшие узники Освенцима благодарны Богу. Ведь из каждых десяти детей, привезенных в крупнейший фашистский лагерь смерти, выжить удалось только одному. Нижегородка Татьяна Третьякова вернулась оттуда вместе с братом и сестрой — они все время крепко держали друг друга за руки, даже когда смерть наступала на пятки… На всю жизнь они сохранили духовную силу и крепкую
дружбу, а воспоминания о пережитом теперь слушают их внуки.

Татьяна Третьякова (Купченко) родом из маленькой деревушки под Витебском, где в 1941 году полыхала война. Ее отец руководил партизанским отрядом, а мама вместе с  малолетними детьми всюду следовала за мужем. На телеге, нагруженной домашним скарбом, она возила детей — через болота и лесные дебри. Однажды отец не вернулся из разведки: окружившие его немцы убили бесстрашного партизана на месте.

Лагерь смерти

Когда осиротевшая семья вернулась в родную деревню (она находилась в так называемой партизанской зоне), их выдал местный полицай — и мать с тремя детьми угнали этапом в Германию. Шел 1943 год. Тане был всего год, сестре Вере — три, брату Володе — шесть, а маме — 35.

До железной дороги их гнали колоннами. 25 км мать с тремя детьми шла пешком — она несла младших девочек на руках, без еды и питья. Выбившись из сил, едва живая, она обреченно садилась на дорогу и молила конвоира:

— Убей нас с детьми вместе, сей час же.

— Киндер, киндер, жаль, жаль,— отрицательно мотал головой конвоир.

— Не поднималась у него рука на нас, хотя конвоиры часто стреляли в колонны пленных ради забавы,— говорит Татьяна Мироновна.— Тем более эсэсовец прекрасно знал, что мы шли на смерть, в лагеря смерти Освенцим и Дахау, откуда практически не возвращаются.

На железнодорожной станции их, словно скот, погрузили в товарные вагоны. Вагоны набивали так, что там можно было только стоять плотными рядами, прижавшись друг к другу. Сдавленные в одну кучу, заключенные едва могли дышать. Впереди их ждала
каторга, арестантская полосатая роба с нашивкой “Оst”, наколка на руке с лагерным номером.

Наконец узников угрюмо встретил окутанный серой пеленой едкого дыма Освенцим… Несколько рядов колючей проволоки опоясывали его огромную территорию, на смотровых вышках застыли пулеметы, готовые палить в любую минуту. Охранники пристально осматривали вновь прибывших. Узников погнали мимо унылых рядов одноэтажных деревянных бараков, мимо газовых камер и крематориев. Мать позже вспоминала, как ежедневно сюда подвозили на машинах новых заключенных, в основном евреев, которых уничтожали газом и огнем… Кузницы смерти работали круглосуточно.

Вместе они жили недолго. „Когда нас отнимали от мамы, она нашему шестилетнему брату
дала строгий наказ: „Будешь жив, никуда не отпускай от себя девочек. Держи их крепко за руки“,— рассказывает Татьяна Мироновна.— Мы не знали, где мама, а мама не знала, где мы“.

Володя на правах старшего заменил сестренкам мать. Таня так и звала своего старшего брата — Мама. Володя и приласкает, и нос утрет, и упокоит, и даже накормит. Дети постарше приобщались к труду, поэтому Володю гоняли на уборку овощей. А он в штанишки прятал яблоко или морковку и вечером тащил своим младшим сестренкам. За это он мог расплатиться жизнью.

Таня вспоминает, как часто ее наказывали надзирательницы, ставили голыми коленками
на горох и стегали плеткой. Она любила украдкой смотреть через щелку между досками блока, что там на улице.

Не забылось Татьяне и то, как гитлеровские врачи-садисты брали у них кровь, делали детям
какие-то инъекции, после которых они долго болели. Фашисты выводили поколение сильных, выносливых рабов для обработки бескрайних российских земель. Таня была красивым ребенком, и сотрудники лагеря иногда брали ее на кухню — для забавы. „То шоколадку мне дадут, то буханку хлеба и смотрят, как я старательно волоку тяжелую ношу в свой блок… Падаю, роняю, опять поднимаю, а фашисты давятся смехом“,— вспоминает Татьяна Третьякова.

Не разлучили

Через полтора года ребятишек перевели в лагерь Ланцдорф на западе Германии. В 1945 году
концлагерь освободили американцы. Выжившие в каторжном аду узники мало были похожи на людей. Вздутые от голода животы, блуждающие глаза; руки как плети, тоненькие ножки; голова огромная, а все остальное как бы не человеческое — как будто пришито. Ребятишки молчали и показывали только номера, вытатуированные на руке. Многих из бараков выносили на носилках. Таня тоже не могла ходить, у нее развилась страшная болезнь — туберкулез ног. Как все малолетние узники, она была слепа.

Американцы хотели забрать детей с собой. Но брат твердо помнил материнский наказ: „Если
останетесь живы, возвращайтесь в деревню к бабушке Соне“. При распределении по детдомам их снова едва не разлучили. Брат стоял на своем: „Я их никуда не отпущу“. Детей всех вместе отправили в Подмосковье, в город Дмитров.

На деревню бабушке

Едва научившись писать печатными буквами, Володя нацарапал письмо, в котором сообщил
своей бабушке: „Мы живы. Таня. Вера и Володя“. На конверте написал: вручить бабушке Соне, Витебская область. „Письмо Ваньки Жукова“ открытым ходило по всем деревням и поселкам Белоруссии. Всех Сонь обошло, пока не нашло настоящего адресата. Пережившие ужасы войны люди трепетно относились к таким безымянным письмам…

Матери тоже посчастливилось выжить. Ничего не знавшая о судьбе своих детей, она подала в розыск, сообщив их лагерные номера. Детей нашли быстро, однако еще целый год ей не разрешалось выехать к ним. Слепых, неходячих детей надо было сначала поднять на ноги, почти каждому из них была сделана операция врачом-офтальмологом.

Родная, но чужая мама

— Танечка, пошли скорее, приехала твоя настоящая мама! — порывисто открыв дверь в спальню, сообщила воспитательница четырехлетней Тане.

— Нет, моя мама здесь,— упорствовала девочка. И тут же сорвалась в рев. За годы лагерной жизни она привыкла считать мамой старшего брата Володю, а свою родную почти не помнила. На ступеньках сидела женщина в сером костюме, белом платочке и рыдала… Увидев ее, Таня зарыдала еще сильнее — к родной маме она привыкла не сразу.

Прожив некоторое время в детдоме, мать решила вернуться с детьми в Белоруссию, где их ждала бабушка Соня. Свой дом они не нашли — его сожгли фашисты, и первое время семья ютилась в партизанской землянке. Обживались трудно и медленно. Мать работала день и ночь, чтобы поднять троих детей на ноги. Все они получили хорошее образование. Володя окончил строительный техникум, Вера — мединститут, Татьяна выучилась на учителя немецкого языка. Выйдя замуж, она уехала жить в Горький, забрала с собой мать. Всю жизнь проработала инженером-строителем, воспитала дочь.

Духовная закалка

Пережитое в лагере горьким осадком отложилось в душе Татьяны Мироновны. Она до
сих пор не может смотреть фильмы про ужасы Освенцима, наотрез отказывается ехать на экскурсию в бывший концлагерь, куда ее приглашали немцы, не выезжает на международные слеты бывших узников концлагерей.

— Не могу я этого видеть. Душа сразу плачет,— признается наша собеседница.

Три года в лагерях смерти не только метка в биографии Татьяны Третьяковой, не только право на небольшие льготы, уважение в обществе. Еще это невероятная духовная закалка.

— Пройдя через концлагерь, я спокойно отношусь к вызовам судьбы, житейским неприятностям. Даже недостатки людей, не порядочность по отношению к себе я воспринимаю терпимо. Лагерь научил меня терпеть и прощать,— признается Татьяна Мироновна. Большая часть ее жизни прошла в атеистическую эпоху.

Когда Церкви было возвращено право голоса, она его услышала. — Сейчас я часто обращаюсь к Богу, прошу помощи у Него и чувствую Его милость к себе. Теперь-то я понимаю: Господь не случайно провел меня через земной ад — я понимаю, для чего живу, и радуюсь каждому мгновению жизни.

Марина Дружкова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской епархии обязательна.