«Богоизбранная обитель, пречудный остров Валаам!»

«…тебя дерзнул воспеть твой житель: прими его ничтожный дар!» Слова песни, сложенной монахом Валаамского Спасо-Преображенского монастыря в середине ХIХ века, как нельзя лучше подходят к описанию полузабытой — десятилетней давности — поездки.

Два непревзойденных описания паломничества на Валаам — одноименные книги русских писателей-эмигрантов Ивана Шмелева и Бориса Зайцева. Их путешествия разделяют в истории 40 лет (август 1895-го у Шмелева, 1935-й у Зайцева), примерно столько же — в возрасте паломников. Но объединяет одно, существенное, — это повествования о расцвете «дивного острова».

Кипит жизнью монашеская республика, когда навещает ее с юной женой 20-летний Иван Сергеевич. Далека революция, крепко в народе православие, и хоть сам автор в то время слегка «шатнулся от веры», говорит он о монастыре с любовью и «ничего не предчувствует» — революции, террора, эмиграции.

Валаам для Бориса Константиновича — цветущий русский Афон (на греческом он тоже успел побывать и нередко в своем тексте сравнивает тот и другой), в разгар советских репрессий укрывшийся за финской границей, которому автор, конечно, не предвидит скорого конца. А ведь через несколько лет, во время Великой Отечественной, остров станет территорией СССР, монахи отправятся в изгнание, чтобы основать в Финляндии Новый Валаам, а в разоренном Преображенском соборе некий доброжелатель найдет (и сохранит) рисованную карту обители, по которой в конце ХХ века ее будут восстанавливать.

«Хождения» Шмелева и Зайцева прочитаны мной не так давно, а со времени личного валаамского опыта прошло десятилетие. Теперь при воспоминании на кадры собственных впечатлений накладываются прекрасные титры — строки классиков.

Водным путем

Путешествие по капризному, как море, Ладожскому озеру раньше считалось довольно опасным.

— Неспокойно озеро?

— Да не так чтобы… волнисто. Большой бури не будет, а  покачает.

Опять это «покачает»…

— Это ничего-с, — успокаивает нас брат Тихон, — для испытания вам, наше озеро дух смиряет, а потопления вам не будет, преподобный Арсений сохранит.

И. Шмелев «Старый Валаам»

Мы, пилигримы XXI века, пустились в плавание без опаски — «Метеор» все же надежнее древнего пароходика (правда, на обратном пути и нас изрядно «покачало»). Но ведь здесь плохого никогда не случается — «преподобные присматривают».

В тумане не заметили остров Коневец, — а следовало бы. Там был оплот язычников, в жертву приносили коней. Теперь — основанный преподобным Арсением Рождество-Богородичный мужской монастырь. Его святыня — Коневская икона Пресвятой Богородицы (только на этом образе Спаситель держит в руке голубя).

Идем по водам, заглядываем в серо-жемчужную даль. Вот ближе, ближе, входим в Монастырскую бухту…

Еще параллель со шмелевским путешествием — наша поездка состоялась 14 августа, в первый из трех августовских «Спасов» — Медовый (или Происхождение честных Древ Креста Господня). До престольного праздника — Преображения Господня — оставалось пять дней, а Шмелев прибыл на другой день после «престола». Вот только нас братия не встретила пением…

На деревянной пристани встречают богомольцы. Монахи-певчие выступили вперед и ждут.

«Воскресение Христово ви-девше, поклонимся Святому Господу Иису-усу…» — поют на пароходе и крестятся на кресты собора.

«Единому безгре-ешному…» — вливаются с пристани монахи и огромная масса богомольцев. Я вижу слезы, блистающие глаза, новые лица, просветленные…

И. Шмелев «Старый Валаам»

На центральной усадьбе

Мы на берегу, стоим у Знаменской часовенки. Здесь было принято служить молебны о благополучном плавании или, по прибытии, — благодарственные. Мы не служили. Не помню даже, перекрестились ли на образ в глубине часовни.

В церкви в то время я бывала раз в год, в день смерти бабушки. Ставила свечи, подавала записки и уходила. На Валаам поехала по путевке — примерно так, как отправилась бы в Петергоф смотреть фонтаны.

Вспоминается слово, сказанное нам схимником отцом Сысоем, в скиту Коневском, неосознанное тогда, теперь, для меня, раскрывшееся: «Дай вам Господь получить то, за чем приехали». Тогда подумалось — а за чем мы приехали? Так приехали, ни за чем… проехаться. И вот, определилось, что — за чем-то, что было надо…

И. Шмелев «Старый Валаам»

А мы зачем? Не знаю пока. По белой лестнице поднимаемся в гору. Когда-то паломников везли наверх в тележке, запряженной лошадьми, — лошадки очень бы сейчас пригодились.

Синие купола Преображенского храма давно видны — нависают над нами. Собор окружен тесным квадратом двухэтажных зданий, получается настоящая крепость.

Говорю: «Как в крепости живете!» Отец Антипа не понимает будто и говорит с улыбкой:

— Пустынножителям всегда надлежит в крепости пребывать. А, про камни вы разумеете… Это дело хозяйственное, строено на века. А на врага у нас крепость — Крест Господень. От врага камнем не оградишься. Крестом да крепостью духа ограждаемся.

И. Шмелев «Старый Валаам»

Проходим насквозь длинную арку под церковью святых апостолов Петра и Павла.

Нам показывают вход в игуменские покои. Раньше прибывающие гости ходили к игумену за благословением «на все благое», а потом уже имели право посещать монастырские храмы, мастерские и прочие строения.

Благословиться идем к основателям обители. Мощи преподобных Сергия и Германа Валаамских почивают в Преображенском соборе под спудом (то есть в закрытой гробнице). К авторитету святых покровителей прибегал в затруднительных случаях сам великий здешний игумен Дамаскин. Как-то два монаха решили вернуться в мир. Уговоры, увещевания не помогли…

«Так ступайте же, говорит, к раке преподобного Сергия и Германа да там и скиньте иноческие одежды. Там вы обет давали — там и расторгните. А от меня нет вам на то благословения». Вот как им обернул ответственность. Ну, те и побоялись, и остались.

И. Шмелев «Старый Валаам»

Житие Сергия и Германа скудно фактами: монастырь не раз был разорен; видимо, потому подробное описание утрачено. Но монахам удалось спасти святые мощи.

Нынешний храм — постройки конца ХIХ века. Зайцев считает его величественным, но «холодным». Шмелев восхищается, — он застал момент окончания строительства, подробно описав «работу братии».

В маленькой надвратной Петропавловской церкви, с не до конца восстановленным, полупустым иконостасом, мы слушаем краткий концерт духовного пения — хор Валаамского монастыря.

Выходим. В каре монастырских зданий белым-бело — от чисто побеленных стен и белого света отума­ненного облаками неба.

Нас приглашают в трапезную. Думаю, именно это помещение описано у Шмелева.

Длинная, невысокая палата, своды. Вижу длинные-длинные столы, простые, непокрытые, и на них, чинными рядами, миски, светлые лиловые ложки, белые ручники, холстинные, накрывающие попарно миски, — все ровными-ровными рядами… Пахнет густо и сладковато-пряно — квасом и теплым хлебом. Вдумчиво-сокровенно смотрят с пустынных стен — благословляют преподобные подвижники, в черных схимах.

И. Шмелев «Старый Валаам»

«По скитам»

После обеда идем по острову. Сначала с экскурсоводом — на игуменское кладбище. По пути проходим краешком монастырского сада. Нам рассказывают о чудо-яблонях — столетних, но прекрасно плодоносящих, благодаря умелому уходу и обрезке. Валаамские сады растут на тонком слое земли, вручную нанесенной братией на каменную «луду». Во времена Шмелева и Зайцева паломников особенно восхищала смородина.

Встречается отец Антипа, несет корзиночку… показывает мне и сам любуется: смородина сочно сквозит на солнце – живые яхонты!

— Крупная-то какая, будто клюква. На праздник Преображения Господня десять пудов собрали, а это остаточки, благословил отец настоятель на трапезу, в гостинчик…

И. Шмелев «Старый Валаам»

По краю сада вьется странная узенькая аллейка: два ряда деревьев сдвинулись так плотно, что должны почти касаться плеч рискнувшего пройти по тропинке между ними. Это Аллея одинокого монаха. И правда, вдвоем тут не разойтись, монаху никто не помешает молиться.

Теперь нас отпускают в свободное плавание по острову — вернее, по островам: их тут, больших и малых, более пятидесяти. Раньше «по скитам», раскиданным на островках, действительно плавали — на весельной лодке или пароходе (Зайцев — уже на моторке), а теперь через узкие проливы переброшены мостики.

В монастырском дворе провожают задумчивые коты и кошки. Изредка появляется братия: монахи проскальзывают бесшумно, почти безвидно.

Проходим под сводами другой арки, выходящей вглубь острова, идем мимо частных домиков — в зелени, в низких заборчиках. Вот и плотно укатанная песчаная дорога, ее обступают сосны. Тишина сгущается.

Да, было это десять лет назад — и около десяти прошло тогда от начала возрождения монастыря. Многое сделано — отреставрирован собор, главная усадьба, некоторые скиты. Но следы разорения оставались: сыпалась штукатурка на сохранившихся зданиях, местами зияли развалины. Далеко до прежнего Валаама.

Ведь это маленькое государство. У него и леса, и посевы, покосы, молочная ферма, сады, огороды, водопровод, и каких только нет мастерских. Все это лепится и живет вокруг собора и белоснежного четырехугольника келий, трапезной, ризницы, библиотеки и пр. Тут дом игумена и управление, хозяйство и политика, и дипломатия, великолепные службы в соборе, в праздники наполненном карелами окрестностей, паломниками и туристами…

Б. Зайцев «Валаам»

Но дикость и отдаленность от мира ощущалась так остро, — и это несмотря на ежедневные толпы прибывающих по воде туристов. Помнится плотная тишина и туманно-жемчужный воздух —солнце весь день провело за легкой завесой. Чувство, что нет никаких паломников, и среди сосен по долгой песчаной дороге мы, с дочкой и сестрой, следуем только втроем. Или дело в том, что мирское нашествие на Валаам кратко — с мая по октябрь, а за полгода остров-монастырь успевает накопить духовное безмолвие?

Раньше, как следует из описаний, на валаамских дорогах встречалось множество зверей — и мелких, вроде зайчиков, и покрупнее — лисица, например. Человека не боялись: здесь не только на лесных животных не охотились, но не понукали и домашних — кнут был запрещен даже в обращении с лошадьми.

…воистину — глушь святая. Бывало, зайдешь в леса: какая первозданность! Белки тут не боятся человека, и птицы не боятся. Да что белки! Не боится и крупный зверь. Слышишь — трещит по чаще. Стоишь и ждешь. И вот выходит на дорогу… олень? Олень. С ветвистыми рогами… Пугает как-то нежданная такая встреча, будто нездешняя. И смутно припоминаются как будто: где-то… такое было?

И. Шмелев «Старый Валаам»

Кто же вышел к нам из островной фауны, уже значительно пуганой — войнами, бомбежками, бесцеремонными чуждопосетителями? Нет, не шмелевская белка, не олень, даже не овечки евангельские, а — в память о Страшном суде? — целое стадо «козлищ». Попросту — один домашний, но с огромно-дикими рогами козел и его многочисленное, весьма голодное и навязчивое семейство. Охота на паломников, к счастью, в планы преследователей не входила, но пока мы, примерно спустя километр, это поняли, хлебно-яблочные запасы наши почти иссякли.

На тихой дороге и провели оставшиеся часы валаамского дня. Серые, посыпанные сосновыми иглами скалы теснились вокруг, на них взбирались сосны. Проливы, мостики, маленькие церкви в скитах. Ветхий домик-избушка старой монастырской таможни.

— У кого табачок там, папиросы, то пожалуйте… в монастырь ввозить не дозволялось. А на обратном пути отдавали. Если уж только кто скрыл, и нашли у него, тот табак прямо в воду. Вот как было…

Отец Милий засмеялся. Монастырь, мол, так монастырь. Нечего с монахами шутить.

Б. Зайцев «Валаам»

Не вспомню название церковки, отделенной тропой от скалистого обрыва, в которую мы заходили в конце пути. Потом посидели у входа, любуясь на Ладогу, — над заливом с рассеянными по светлой глади крошками-островками.

Ангела в дорогу

Возвращаться не очень хотелось, и вот — почти была возможность остаться (до следующего рейса уж точно). Сестра и дочка ушли в каюту, а я задержалась на сувенирном базарчике, метрах в ста от пристани, у репродукции иконы Архангела Гавриила («Ангел Златые Власы» из Русского музея) на маленьком, в пол-ладони, холщовом мешочке, набитом сеном. Купила. Держа мешочек в руке, обернулась к причалу. Секунда паники: из десятка «Метеоров» который наш? У каждого толпа народа, но ни одного знакомого лица, сотовый не работает — нет связи, кругом тишина и сосны, да покачиваются воды Ладоги. До отправления несколько минут. «Останусь», — совершенно реальная мысль. «И навсегда», — почти без страха. Потом сознание, качнувшись вместе с Ладогой, выдало план действий. Решила пробиваться на все суда по очереди, и с первой попытки обнаружила своих. Встреча была — как после десятка лет.

Теперь, после десятка лет без Валаама… Там, говорят, сейчас очень благоустроенно. Может, слишком? — осторожно думается. Но даже если все уже не так,  — жемчуг и тишину я, как могла, записала.

Текст и фото: Светлана Акимова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.