Суд над Иисусом

Ситуацию, возникшую после ареста Иисуса, можно охарактеризовать как «треугольник». В качестве ответчика Он предстал не перед одним, а перед двумя истцами: иудейским первосвященником Каиафой и наместником римского императора Тиберия Пилатом. К Иисусу они относились по-разному, и это их отличало друг от друга, но в чем они были схожи, так во взаимной ненависти.

Треугольник этот представляет собой исключительно ясный и точный символ того, что до сих пор происходит с заблудшим человечеством. По своей выразительности и наглядности он может быть назван «геометрической формулой богоотступничества», расшифровка которой, к сожалению, стала сегодня еще более актуальной, чем две тысячи лет назад. Как все настоящие и глубокие символы она имеет не одно прочтение: если говорить о самых важных, то их тут два. Они представляют собой проекции одной и той же сущности на две разные системы понятий, каждая из которых выявляет определенный ее аспект. Событие, сущность которого нас интересует, состоит в произошедшем в мистическом пространстве отпадении человека от истины и впадении его в ложь, которая сразу же расщепилась на две разновидности. Что же касается первопричины отпадения, ею была дурно использованная человеческая свобода — первородный грех.

Первая проекция

Совсем по-иному отнеслись к Иисусу иудейские законоучители. «Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» (Ин 19:6). Замечательно, не правда ли: Иудеи считают величайшим преступлением Иисуса, заслуживающим самой жестокой казни, как раз то, что для Пилата есть чепуха, пустые разглагольствования. В чем же тут дело? На этот вопрос ответил Сам Иисус. Беседуя с фарисеями на горе Елеонской еще до ареста, Он сказал им: «Вы делаете дела отца вашего» (Ин 8:41), а затем разъяснил, кто этот отец: «Ваш отец диавол».

Диавол — обезьяна Бога. Претендуя быть творцом, он ничего не может выдумать сам и ворует у Бога, искажая и извращая украденное, редуцируя его в применении к своему ограниченному мышлению. Это значит, что, ненавидя Бога как своего конкурента, он находится от Него в рабской зависимости, что еще больше усиливает его ненависть к Нему. Ясно, что ненависть исключает безразличие, поэтому быть равнодушным к Богу-Сыну сыновья диавола не могут. И своими криками «распни, распни Его!» и «кровь Его на нас и на детях наших» (Мф 27:25) иудеи убедительно подтвердили вынесенный еще до этого диагноз Иисуса по поводу их сыновства.

Итак, все становится на свои места, «иерусалимский треугольник» наполняется простым и глубоким смыслом. Одна из его вершин — истинная духовность, другая — бездуховность, третья — антидуховность, она же лжедуховность. Что же касается сторон, то они выражают следующие попарные отношения между вершинами: взаимное безразличие между духовностью и бездуховностью, ненависть лжедуховности по отношению к истинной духовности со стороны последней. А что можно сказать о стороне, соединяющей лжедуховность и бездуховность? Эмпирически мы знаем, что между ними имеет место взаимная вражда. Почему она возникает? По очень простой причине: это вражда конкурентов. Дело в том, что лжедуховность обитает вовсе не в потустороннем пространстве, ее интересует не Царство Божие, а здешняя реальность, поэтому ее глава прозывается «князем мира сего» или «миродержцем». И выполняющие волю этого князя люди ставят одной из главных целей политическое завоевание мира. Будучи именно такими людьми, фарисеи неизбежно должны были видеть в римлянах, правивших тогда вселенной, своих злейших соперников, а римляне в них — потенциальных бунтовщиков. Правильность последнего взгляда подтвердилась уже через 33 года после распятия Христа, когда иудеи подняли восстание против Рима.

Вторая проекция

Попробуем увидеть картину Ге «зеркально»: не «Иисус стоит перед Пилатом», а «Пилат стоит перед Иисусом». Что же видел в Пилате Христос и что, следовательно, должны видеть в нем и мы? Античную языческую цивилизацию, это понятно. Но в чем была ее суть и на что она опиралась?

Богословы определяют язычество, как фетишизацию всего природного и естественного, как поклонение твари вместо поклонения Творцу. Но ведь выхватить из природы в качестве главного объекта поклонения можно разное, отсюда и разные виды язычества. Ясно, что чем совершеннее этот объект, тем качественнее и устойчивее будет основанная на его культе картина мира. Самой совершенной тварью, как известно, явился человек, созданный в Шестой день, почему он и именуется «венцом Творения». Римское («эллинское») язычество ориентировалось как раз на природного человека, полностью принимая тезис древнегреческого мудреца Протагора «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Современный философ П.П. Гайденко поясняет эти слова так: «То, что доставляет человеку удовольствие, хорошо, а то, что причиняет страдания, плохо. Критерием оценки хорошего и дурного становятся здесь чувственные склонности отдельного индивида». Это очень важное пояснение: человек понимается в рассматриваемой системе взглядов как индивидуум, а не как род, нация или все человечество. Такое восприятие термина «человек» языческим сознанием вполне закономерно, ибо биологическим, т.е. природным объектом является особь, в то время как вид представляет собой уже некую абстракцию. Поэтому, говоря научным языком, цивилизацию, которая предстояла Христу в лице Пилата, можно назвать индивидуалистическим антропоцентризмом.
Совсем с другой цивилизацией столкнулся Иисус в синедрионе. Те, кто там Ему предстоял, были наследниками ветхозаветного миропонимания, следовательно, библейского понимания слова «человек». Читая же Библию, мы видим, что у ветхозаветного народа было необыкновенно сильное племенное чувство. Родовое начало было для него не отвлеченным понятием, а живой реальностью, которую они называли «семя». Библейские люди заботились в первую очередь не об индивидуумах, а о том, чтобы не прекратился род. Эта забота простиралась так далеко, что возник кажущийся нам сегодня странным и даже безнравственным обычай жениться на вдове умершего брата. «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему» (Быт 38:8). Моисей закрепил этот обычай в синайском законодательстве, о чем мы узнаем из Евангелия от Матфея: «Учитель! Моисей сказал: если кто умрет, не имея детей, то брат его пусть возьмет за себя жену его и восстановит семя брату своему» (Мф 22:24).

Как известно из той же Библии, избавленный Богом от египетского плена еврейский народ был вначале весьма благочестивым. Свое избранничество он понимал как миссию знакомить другие народы с истинной религией, а задачу сохранения чистоты рода — как исполнение Божьего замысла выращивания той ветви человечества, от которой должен произойти Мессия. Но удержаться достаточно долго на этой высокой ноте он не сумел и постепенно сполз к элементарному «кровяному национализму» — к ложному убеждению, будто сама генетика делает его особым народом, возвышающимся над остальными. Ко времени прихода Христа это было уже всеобщее убеждение иудеев, и несмешивание с соседними племенами стало для них самоцелью и средством утверждения в своем высокомерии и презрении к другим нациям. Поэтому иудеи отвергли призыв Христа к личному спасению: еврейский народ, дескать, уже спасен как избранный, а индивидуальное спасение автоматически следует из принадлежности к нему. Саддукеи довели эту идею до логического конца и заявили, что нет никакого Царства Божьего. Мог ли в такой системе понятий Бог остаться чем-то кроме формальности? Конечно, не мог, так что в лице иудеев Иисусу противостоял четко выраженный коллективный антропоцентризм.

Так мы получаем ключ ко второй интерпретации иерусалимского треугольника. Главной его вершиной является тот же Бог, но теперь не в учительной функции, а в жизненно-организующей. Соответственно, отпадение от Него означает здесь Его замену в качестве организующего центра человеком. Но сказать «на место Бога ставится человек» еще мало: надо уточнить, какой человек — индивидуальный или групповой. В принципе возможны оба варианта, и им соответствуют две остальные вершины. Одна из них символизирует «эллинскую» экзистенцию, другая — иудейскую. Какая из них лучше? На этот вопрос нет ответа, а вот если поставить его иначе: «какая из них хуже?», то ответ есть: обе хуже. Став в безбожном мире пупом земли, личность замыкается в себе самой, становится от этого все беднее, и страдает от одиночества, а коллектив неизбежно начинает подпадать под воздействие стадных инстинктов и подавлять каждого входящего в него человека. Иными словами, в таком мире мы оказывается перед вынужденным выбором между двумя равно неприятными вариантами.

Преодолеть эту дилемму можно только одним способом: вернув Бога на Его законное место и положив приближение к Нему главной задачей своей жизни. Тогда антиномия между личным и общественным исчезнет сама собой.

Представим себе людей, расположившихся на окружности, в центре которой находится Бог. Если они начнут двигаться по радиусам к центру, расстояния между ними станут сокращаться. Это вызовет удивительные последствия. Приближаясь к Богу, люди приблизятся к истине, а поскольку истина одна, они станут единомышленниками, поэтому возникающее при этом их взаимное сближение будет не подавлять, а радовать каждого, укрепляя его в правильном взгляде на вещи и делая членом единого братства. В самом основании такого мира заложено чудо: стремясь только к одному, человек заодно получает другое и третье. Именно об этом сказал Христос: «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф 6:33).

Все повторяется

То, что произошло два тысячелетия назад в синедрионе и в претории, длилось всего несколько часов. Но это была как бы очень краткая увертюра к длинной-предлинной опере. Суд над Иисусом, который тогда начался и кончился в течение одного дня, развернулся теперь в гигантских масштабах мировой истории по той же самой схеме противостояния.

Современная цивилизация, начавшая свой отсчет времени в XV веке, когда раннее Возрождение выдвинуло совершенно новую шкалу ценностей, откровенно антропоцентрична. Наши лозунги — «все для человека», все во имя человека», «человек это звучит гордо», а песни — «нам нет преград ни в море, ни на суше», «мы на небо залезем, разгоним всех богов». Мы настолько самоуверенны, мы так всерьез считаем себя хозяевами вселенной, что гордыня Адама и Евы или строителей Вавилонской башни кажется детским лепетом. Та, что сидит сегодня в нас, куда больше. Если что-то у нас не получается или срывается, она может прикусить язык, но при малейшем успехе вырывается наружу, и тогда начинается безудержное хвастовство. Стоит вспомнить 1957 год, когда был запущен первый искусственный спутник Земли: какое началось тогда грандиозное, оглушительное бахвальство! Все сразу стало нам по плечу, завтра звездолеты с нейтринными двигателями понесут людей к другим галактикам, срок человеческой жизни будет продлен наукой до 300 лет и более, болезни исчезнут, будут созданы умные киборги и терминаторы, и так далее — и все это настолько безапелляционно, что многие наивные читатели полагали, что это уже есть. Сейчас пошла другая полоса, многое у нас не ладится, генной инженерии не получается, ибо, чем больше мы изучаем ДНК, тем она становится таинственнее, космические программы ничего не дали и свертываются, над нами нависают различные кризисы — экологический, демографический, энергетический и прочие, — но все равно все наши помыслы сосредоточены на человеке и только на нем, и неудачи этого господина вселенной ощущаются нами как временные. Никакого официального отказа от антропоцентризма нет, и лучшее доказательство тому — наша масс-культура, неизменно самовлюбленная и наглая. А раз имеет место человекобожие, то оно естественным образом расщепляется на персональное и социальное, на «римский» и «иудейский» варианты. Представители второго — утописты, социалисты, марксисты, маоисты, троцкисты, масоны и, конечно, современные иудаисты; первый вариант олицетворяют протестанты всех направлений и их идейные преемники — апологеты «свободного мира», защитники «прав человека», под которыми понимаются исключительно права индивидуума, короче, идеологи западной капиталистической системы жизнеустроения. И точно так же, как это было два тысячелетия тому назад, индивидуалисты безразличны ко Христу, ибо бездуховны, а коллективисты ненавидят Его, поскольку являются носителями отрицательной, сатанинской духовности.

Почему она пристает именно к ним? Это, в общем-то, понятно. Индивидуум достаточно надежно защищен от лукавого самой своей биологией. Хотя в нем и есть изъян первородного греха, это собственная, а не наведенная порча. Случаи, когда бес вселяется в отдельного человека, редки — в этих случаях человека называют «одержимым» и подвергают лечению или лишают свободы. Но когда на безбожной основе люди собираются в группу, в ней возникает как бы коллективная душа, которую нечистый быстро облюбовывает в качестве места своего обитания. Поскольку там нет Бога, он находит сей дом «незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там» (Мф 12:44). Не случайно секты, сознательно связавшие себя с бесами, — оккультисты, герметики, иллюминаты, теософы и последователи каббалы — тесно переплетены с социалистами и масонами и в определенной степени являются их предшественниками. Не случайно и то, что вызвать темных духов с помощью блюдечка можно лишь коллективно.

Если брать нашу нынешнюю цивилизацию в целом, то это цивилизация Пилата. В мировой экономике правит бал капитализм, основой которого, как показал Макс Вебер, является протестантское индивидуалистическое начало, и экономическая надстройка охраняет и укрепляет свой идейный базис. Но в качестве мощной оппозиции, то побеждая в каких-то странах, то снова терпя поражение, живет «левая идея», сводящаяся к культу коллективизма. И нам хорошо видно, насколько различно отношение к христианству этих двух отпавших от него сил. Особенно наглядно эта разница предстает нам, русским, поскольку еще недавно мы жили в «Иудее», а теперь оказались в «Риме». Вспомним, как коммунисты приходили в бешенство от одного имени Христа… Впрочем, память — вещь ненадежная, поэтому давайте сходим на какое-нибудь кладбище. Нам откроется там странная картина: похоронены вроде русские, а кладбище будто иудейское — почти нет крестов. И только присмотревшись к торчащей арматуре, мы поймем: они были сбиты. Духовные потомки тех, кто кричал «Распни, распни Его!», яростно уничтожали напоминания об орудии распятия.

Теперь они затаились, и в России воцарилась языческая веротерпимость. Но означает ли она поворот к Христу? Ответ дает отношение нашего общества к Туринской Плащанице, запечатлевшей на себе все раны и побои нашего Спасителя. Мы реагируем на это «пятое Евангелие» так же, как отреагировал бы Пилат: «Значит, мы действительно искуплены Христом? А что есть искупление?» И, не слушая ответа, идем по своим делам.

А ведь победа будет снова за Ним! Неужели не страшно?

Автор: Виктор Тростников
Источник: Сайт «Православие и Мир» — Православная энциклопедия «Азбука веры»

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской епархии обязательна.