Протоиерей Владимир Гофман: „Зерно, посеянное в благоприятную почву, обязательно дает всходы“

Недавно в нижегородском издательстве „Книги“ вышел очередной сборник рассказов протоиерея Владимира Гофмана „Как один день“. Настоятель церкви Рождества Пресвятой Богородицы в селе Катунки Нижегородской области, отец Владимир — священник и писатель с большим стажем и творческим багажом. Мы встретились с ним, чтобы побеседовать о литературе и не только.

— Отец Владимир, в церковной среде существует такой стереотип, что вы священник для интеллигенции. Но большинство героев рассказов, вошедших в вашу последнюю книгу, — простые люди и даже представители низших социальных слоев. Чем это вызвано?

— Это верно. Персонажи книги — люди далеко не благополучные, не „герои нашего времени“, к каковым теперь относят юристов, экономистов, преуспевающих бизнесменов, деловых женщин и т.п. Но мне кажется, не только они интересны читателю, в том числе и интеллигенции. Все рассказы, которые опубликованы в этой книге, все до единого, имеют реальную основу. Например, „Надюхина жизнь“ — история женщины, которая на галстуке своего любовника вешает дочку, и это было на самом деле.
Как любому священнику, мне приходится встречаться с разными людьми, и далеко не всегда с интеллигенцией. Бывали встречи и с представителями криминального мира, и с бомжами. Еще до рукоположения в священный сан я 15 лет проработал журналистом в светских газетах, сами понимаете, тоже всякое пришлось повидать. Доводилось трудиться и в профессиональном театре, и в литейном цехе (у меня есть профессия литейщика), а актеры, да и люди огненной профессии тоже далеко не ангелы, но именно их я всегда вспоминаю с особой теплотой. Я уверен, что писатель должен непосредственно знать жизнь своих героев. Через глухой телефон, когда кто-то про кого-то расскажет, а писатель запишет, едва ли получится что-либо интересное. Бывают, конечно, исключения. В книге „Как один день“ таких исключений, если не ошибаюсь, четыре. Одно из них — рассказ „Memento mori“. О ком бы писатель ни говорил, он обязан помнить, что его персонаж — человек, которого, как и каждого из нас, мать кормила молоком и учила быть добрым, который, может быть, и заблудился, но подсознательно тянется, как и все живое, к Свету. Или Апостол Павел не про нас сказал: доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю? (Рим 7: 19).

— Сложно представить, что среди пьяных, опустившихся попрошаек встречаются цельные личности с трагической судьбой.

— Встречаются, не сомневайтесь. И, может быть, не в меньшей степени, чем в других сообществах. Но дело не в том. Христос вообще-то говорил, что „…Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее“ (Лк 19: 10). Если Сам Господь приходит к ним, чтобы помочь, то и мы призваны по мере сил делать то же. Между прочим, это наши братья и сестры во Христе. Пусть больные, пусть заблудившиеся, но братья! Или мы так друг друга не называем?

— Знаете, у людей, которые долгое время работают в храмах, опыт нередко другой: приходится каждый день видеть, как они нагло, любыми способами выколачивают деньги из прихожан. И хочется подальше держаться от таких братьев и сестер.

— Что не делает нам чести. Разве таких братьев в жизни не бывает? Я не говорю, что они хорошие, я говорю, что мы плохие. Все-таки слова Пушкина о милости к падшим — это великие слова. И потом — почему они падшие? Значит, к этому состоянию привели их какие-то чаще всего трагические обстоятельства. Разве от них кто-либо застрахован? Не случайно народ говорит: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
Я помню одну бабушку в подземном переходе на Московском вокзале, которая просила милостыню. Мы шли мимо с дьяконом, и она нам рассказала, что у нее сгорел дом, в котором погибла дочь, и осталось два внука, а она совсем слепая. Внуков забрали сначала в детский дом, а потом усыновили американцы. Бабушку пригласили, когда происходило усыновление, и она хотела надеть на внуков крестики, но новые родители сказали: „Не надо, все равно они будут у нас воспитываться в другой вере“. Разве это не трагедия? Причем не только этой бабушки, но всего нашего народа — детей увозят из России, будут воспитывать в другой вере! А братья и сестры во Христе чураются друг друга, потому что одни якобы чистые, а другие, на их взгляд, грязные! Старая проблема, на неё еще Федор Михайлович Достоевский обратил внимание.

— Но в последнее время ситуация с усыновлением детей-сирот вроде бы меняется в лучшую сторону: государство стало заботиться о том, чтобы детей не увозили за границу. Многие детские дома стали закрываться, поскольку детей усыновляют российские семьи.

— Да, хорошо, что государство об этом стало больше заботиться, правда, случилось это, когда гром грянул. Спору нет, тенденция в обществе по отношению к детям изменилась в положительную сторону. Я знаю это по нашему подшефному детскому дому в Тоншаевском районе, который уже много лет опекают редакция передачи „Свете тихий“ и прихожане Архангельского собора. В прошлом году все питомцы „Тополька“ съездили на целый месяц в Анапу, представляете, даже некоторые воспитатели впервые увидели Черное море. А в нынешнем году они были в лодочном походе. Осуществилось это опять же на средства благотворителей. Не оскудела Россия добрыми людьми.

— Есть такой стереотип, что российские благотворители охотнее жертвуют деньги на золочение куполов, чем на детские приюты, дома, православные гимназии. Что вы об этом думаете?

— Я считаю, что это не так. Если и есть такой стереотип, то он какой-то надуманный. Мне чаще встречались другие. Те, кто умеет сострадать, кто видит, кому сегодня плохо, кто правильно понимает евангельскую притчу о милосердном самарянине — кто есть ближний твой? Бесспорно, нужно и купола золотить. Но ведь одно другому не мешает.

— Вернемся к теме литературы. Известно, что молодое поколение читает мало, но литература воспитывает душу человека, его дух, и, может быть, человек читающий быстрее пойдет в храм. Как вам видится эта ситуация?

— Ну, о том, кто быстрее пойдет в храм, не нам судить. На мой взгляд, тот быстрей пойдет, кого Господь возьмет за руку, а человек почувствует это, и не важно, читающий он или нет. Только Бог — сердцеведец, только Он и знает, кого призвать и в какой час. Хотя ждет любого всегда, раскрывая нам с креста Свои объятия.
Что же касается чтения, тут, конечно, зрелище не из веселых. Мне кажется, никакой компьютер и никакие супервозможности Интернета никогда не заменят человеку книгу, которую он может взять в руки. Безусловно, есть необходимость в использовании технических средств. Например, в компьютерной программе „Читалка“ я читаю книги, которых у меня нет под рукой. Но я никогда не получу той радости, какая бывает при прочтении настоящей книги — зачитанной до дыр или пахнущей типографской краской. Приходится, конечно, с этим мириться. Нынешнее подрастающее поколение этой разницы не чувствует или, может быть, чувствуют не все. Молодежь читает мало. Школьникам предлагается хрестоматия с произведениями классики в сокращенном виде, где излагается лишь фабула романа. Но как в несколько страниц уложить „Преступление и наказание“ Достоевского или „Войну и мир“ Толстого? А Блок? А Есенин? А Иван Шмелев? А Борис Зайцев? Попытайтесь передать содержание их произведений пересказом сюжета! Вот так мы лишаем детей общения с прекрасным. Какая уж тут радость от прочтения, какое эстетическое наслаждение! А уверение, что полный текст ребенок прочтет самостоятельно — чистой воды утопия. Каждой книге — свое время. Усеченное чтение — усеченный интеллект. Мир без красок. Ведь чтение — это не только поглощение информации, это радость открытия, это мыслительная работа, работа души и укрепление духа.
С другой стороны, посмотрите на количество книжных магазинов и их богатый ассортимент. Если они не разоряются, значит, все-таки наши люди книги покупают и, надеюсь, читают — и не только эзотерику и „дамский роман“. Как не все же смотрят тупые, похожие друг на друга телесериалы.

— А можно ли сказать, что люди, приходящие сейчас в храм, тоже стали другими — более сдержанными и прохладными, чем те, которые воцерковлялись в начале 90-х годов, менее готовыми на жертвы и подвиги?

— Откуда мы можем знать, кто готов на подвиг? Это только в экстремальной ситуации проявляется. Но вообще, люди, приходящие сегодня в храм и участвующие в таинствах, изменились. Это понятно: все-таки 20 лет Церковь открыта, за это время выросло целое поколение людей, знакомых с православной культурой, а у многих сформировалось христианское мировоззрение. Бесспорно, в 90-е энтузиазма было больше. И молодежь, приходящая в храм, стала другой. Так ведь и жизнь другой стала.
Знаете, что мне кажется очень важным? Люди получили дар, который порой не ценят, а иногда даже не осознают, что он у них есть. Этот дар — свобода выбора. Господь никогда не отнимал этого дара, но теперь не отнимает его и власть. Пожалуйста — семья, школа, институт, везде у молодого человека есть возможность возрастать духовно. Наиболее сильные именно это и делают — духовно растут. Христос сказал: „…познаете истину, и истина сделает вас свободными“ (Ин 8: 32). Христианин знает ответ на вопрос Пилата: „Что есть истина?“ (Ин 18: 38). „Иисус сказал…: Я есмь путь и истина и жизнь…“ (Ин 14: 6.)

— Что бы вы сказали о новых „коммерческих“ стереотипах по отношению к Церкви и священству, появившихся в российском обществе? Например, в одном общественном опросе выяснилось, что московские школьники считают самыми денежными две профессии — бандитов и священников? Возможно, это отражает столичный уровень жизни, но известно, что в наше время в духовные семинарии иногда идут учиться по расчету. Стало ли меньше студентов с горящими глазами?

— Я не знаком с такими результатами, более того, мне кажется, это выдумки недоброжелателей, а таковых у Церкви всегда было предостаточно. На них просто не стоит обращать внимания. Как говорят на Востоке: „Собака лает, а караван идет“. И потом, разве бандит — профессия? Да и священник не профессия, а призвание, прежде всего. Кто, интересно, такие опросы проводил, что за „профессионал“?
Говорить об увеличении или уменьшении числа студентов духовных школ тоже довольно трудно, потому что в последние годы в нашей стране открылось очень много новых учебных заведений — семинарий, университетов. Так же трудно говорить и о настроении поступающих. Всегда так было — одни шли служить, другие — прислуживаться, третьи — материальные блага получать. Не беда — Господь все расставит по своим местам, а каждый за себя понесет перед Ним ответ. Так что студентов с горящими глазами не стало меньше. Просто, к сожалению, прибавилось людей с пустыми глазами. „Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих“ (Откр 3: 16). Так оно и будет.
Другая проблема, которую вы озвучили в своем вопросе, тоже не нова. Люди всегда обращали внимание на материальную сторону жизни священника, но одни старались ему помочь, а другие завидовали и спрашивали: откуда? Могу сказать однозначно, что если у священника и есть какой-то достаток, то это благодаря тем людям, которые заботятся о нем и не дают ему ходить в лаптях и ездить на велосипеде.

— А священники по-прежнему востребованы в нашем обществе?

— Как же может быть иначе? Люди тянутся к Богу, осознают необходимость исповеди и причащения — кто же будет совершать таинства? Если растет количество прихожан и храмов, то кто-то в них должен служить.

— А растет количество прихожан?

— Безусловно, растет. Не так резко, как в конце 80-х — начале 90-х. Но зато этот рост заметно качественнее. Зерно, посеянное в благоприятную почву, обязательно дает всходы. Задача наша сегодня — сохранить эти всходы — чтобы человек не затоптал, и чтобы птицы не склевали, чтобы сорняки не забили, и чтобы солнце не сожгло. (Лк 8: 5–8).

Светлана Высоцкая

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской епархии обязательна.