Мученицы Евдокия Шейкова и послушницы ее Дария Тимагина, Дария Улыбина и Мария

По дороге из Арзамаса в Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь лежит небольшое село Суворово, до революции называвшееся Страхова Пуза. Это многолюдное и зажиточное село состояло из двух крестьянских обществ. В церковном приходе до 1918 года числилось более двух тысяч прихожан. В середине XIX столетия, в 1847 году, здесь «тщанием прихожан» был выстроен большой каменный Успенский храм с двумя приделами: в честь праздника Сошествия Святого Духа и в честь святого Архангела Михаила.

Суворовские мученицы блаженная Евдокия (Авдотья или Дуня) и три ее келейницы — Дарья Тимагина, Дарья Улыбина и Мария — до конца пронесли свой крест. За свои аскетические подвиги Евдокия сподобилась получить от Господа различные дары Святого Духа и помогала людям в их бедах и болезнях. И ныне, после кончины, святые мученицы не оставляют верующих молитвенной помощью.

По преданию, блаженная Евдокия родилась в 1880-е годы в селе Страхова Пуза в крестьянской семье Александра и Александры Шейковых. Мать ее скончалась, когда маленькой Дуне было всего два года. Вскоре скончался и отец. Оставшись сиротой, Дуня жила у родственников в семье крестьян Немковых (или Немцовых). Уже с детства она была «не от мира сего»: тихая, слабая здоровьем, она не любила шумных игр и веселья. В детстве у нее была только одна подружка — Мария, да и та вскоре умерла. После этого Дуня стала часто ходить в местный Успенский храм молиться. Но из-за слабости долго стоять на службах она не могла, а потому в церкви опускалась на колени и молилась так всю службу. Ходила она с палочкой и все вокруг себя этой палочкой крестила. Носила Дуня только темную одежду, а платок повязывала так, что лицо было едва видно.

Несмотря на свою физическую немощь, Дуня старалась помогать родным в крестьянском хозяйстве, но вскоре слегла. Господь еще в отроческие годы сподобил ее за целомудренное благочестивое житие дара прозорливости. Сначала родные не обращали на слова Дуни внимания, но потом заметили, что все сбывается именно так, как сказала девочка. Когда стало ясно, что ходить Дуня больше не сможет, родные сделали в избе ее родителей лежанку из досок, постелили на нее портянки, а под голову положили ее зимний зипун. На этом она и лежала. За расслабленной стали ухаживать две молодые крестьянки. Был у Дуни и духовный наставник — прозорливый старец из Сарова иеромонах Анатолий (в схиме Василий). Пораженная недугом, Дуня стала вести строгую подвижническую жизнь.

Основную часть времени она посвящала молитве. Молилась она вместе со своими помощницами с пяти утра до двенадцати дня, с отдыхом по двадцать минут. Девицы пели тропари и кондаки Царице Небесной и святым, читали Псалтырь, Святое Евангелие, каноны и акафисты. Во время молитвы все обязательно клали поклоны. Вечером, с восьми часов и до полуночи, творили келейную молитву.

Домик у них был маленький и ветхий, всего в два окошка; у третьего, бокового окна лежала Дуня. Печка в избе разваливалась на глазах, и зимой было очень холодно. Хожалки — так звали тех, кто ухаживал за Евдокией, — так уставали от долгой молитвы и хозяйственных трудов, что иной раз без сил падали и спали на полу, невзирая на холод.

Вспоминая страдания Спасителя за грешных людей, Дуня взяла на себя тяжелый крест постоянных страданий, который несла всю свою жизнь. Она вместе с келейницами добровольно умерщвляла свою плоть ради вечного Небесного Царствия.

В бане она не мылась, одежду менять не позволяла, пока рубашка совсем не истлеет. Те куски хлеба, которые она клала себе на постель, высыхали и становились сухарями, больно впиваясь в тело. Кроме этого, в ее скромном жилище было большое количество вшей и тараканов. Перед большими праздниками хожалки иногда омывали Дуню холодной водой. По преданию, она носила на себе вериги, но никто из окружавших ее не знал, когда она надела их (не были найдены вериги и в могиле, когда обретали мощи святых угодниц).

Вскоре отец Анатолий благословил ухаживать за Дуней крестьянку Дарью Тимагину. Эта девушка хорошо пела, знала наизусть Псалтырь. Но родители ее были людьми маловерующими и, не желая, чтобы их дочь ушла в монастырь, вскоре просватали Дарью замуж. Чтобы сохранить свою чистоту и вести благочестивую жизнь, Дарья убежала из родительского дома к Дунюшке. Когда же родители нашли ее, то за волосы вытащили из келии и сильно побили за непослушание. Дважды ее сватали женихам, и дважды Дарья убегала от венца. Наконец, родители смирились с выбором дочери и в течение следующих двадцати лет она практически не выходила из дома Дуни.

Из-за своей немощи Дуня не могла посещать храм, поэтому местные священники протоиерей Василий Радугин (служил в Успенском храме с 1877 по 1923 год) и иерей Иоанн Рыбаков (служил с 1904 по 1916 год) в праздники приходили к девушкам со Святыми Дарами и причащали их на дому.

Когда сестры молились, то никого не пускали к себе в дом. По-разному относились в селе и в округе к Дуне и ее хожалкам. Многие ее любили и жалели, ходили к ней за советом, помогали и творили вместе с ней молитву. Но были среди крестьян и те, кто ее ненавидел. Так случалось потому, что Дуня обличала их греховную жизнь, видела в душах и умах людей то, что от других было скрыто. Однажды в первый день Святой Пасхи в их доме выбили стекла. Дуня пролежала в осколках, пораненная ими до крови, до тех пор, пока сестры не закончили читать правило. Только после молитвы она позволила убрать стекло со своей постели.

Видя происходящую вокруг них духовную брань нечистой силы, Дуня постоянно ограждала все: и стены, и пищу, и воду — крестным знамением с молитвой: «Огради, Господи, силою Твоего Честнаго и Животворящего Креста».

Одну из хожалок Дуни звали Марией. По национальности она была мордовкой. До появления в Страховой Пузе она три года лежала в больнице с больной ногой. Ее соседка по палате, старушка, неустанно взывала в своих молитвах к помощи святого Николая Чудотворца. Повторяя за ней, стала и Мария молить его об исцелении и заступничестве перед Господом, обещая после выздоровления совершить паломничество по святым местам. Наконец, Николай Угодник явился к ней во сне и исцелил ее ногу. Но когда Мария возвратилась домой, то забыла о своем обещании. Николай Угодник явился ей второй раз, вопрошая: «Ты что же, забыла обещание?» Мария упросила мужа отпустить ее на богомолье. Так, по воле Божией, после Сарова и Дивеева она пришла к Дуне, в ее келию. Рассказывают, что она была смиренная и послушная, как ребенок.

Совершенно иной была Аннушка — еще одна хожалка. Ее благословил ухаживать за Дуней духовник, отец Анатолий. Она пришла в келию из веселой мирской жизни, и поначалу ей было очень тяжело, ведь теперь она проводила свои дни у Дуни в духовных подвигах, посте и молитве. С годами в дом к блаженной стало приходить все больше людей, они приносили сестрам различные гостинцы и подарки, чтобы Дуня за них помолилась. Но ели мало, и многие подарки так и оставались лежать. И вот однажды, поддавшись искушению, Аннушка, выкрав все припасы, убежала к родным в свою деревню. Прожила она год у родственников и затосковала. Испытывая стыд за содеянное, она пошла к Дуне за прощением. Анна упала перед ней на колени и заплакала. Плакала и Дуня вместе с ней — слезами радости о том, чтобы Господь простил, видя ее покаяние.

Последней из келейниц-хожалок пришла к Дуне Дарья Улыбина или, как ее прозвали крестьяне, Дарья Сиушинская (она была родом из села Сиуха Нижегородского уезда, где находился небольшой скит Дивеевского монастыря). Дарья непрестанно молилась Иисусовой молитвой. Еще живя дома, она каждый день стоя прочитывала всю Псалтырь. Она жила у Дуни последние шесть лет перед их мученической кончиной.

Жили эти простые подвижницы и молитвенницы тихо и мирно. Люди стали ходить к ним за советом, с просьбой помолиться об избавлении от бед и нужды, исцелить от болезни. Сухарики, которые давала Дуня, часто приносили людям исцеление и облегчение от различной хвори. Ходили и спрашивали ее и о бытовых крестьянских проблемах, например, в случае пропажи лошади или коровы. Силой своей молитвы Дуня могла лечить бесноватых людей; как говорят в народе — лечила порченых. К Дуне приходили со слезами и горем, и никто не уходил от нее неутешенным.

Господь заранее открыл Дуне ее мученическую кончину, и она очень переживала. Когда в церкви звонили в колокол, то Дуня лежала неподвижно, а иной раз говорила: «Это глас Господень, чтобы о рабах молились. Господи, какие люди счастливые! Помрут — звонят, а меня, как скотину, в яму свалят».

«Если у человека нет скорби при подвиге, и если тебя только все ублажают и чтут, невелика цена такого подвига для Господа, — говорила Дуня, — если же подвиг ради Бога, то будет скорбь непременно».

Но если греховные страсти побеждены, то враг будет действовать через других людей. Не мог сатана смириться с благочестивой жизнью пузинских подвижниц и воздвиг на них нечестивых людей.

В соседнем селе Глухове жил молодой крестьянин Илья Немцов (или Немков), который был с Дуней в родстве. В юности он подолгу молился ночами, постился и старался вести благочестивую жизнь. Выстроил часовню. Затем уехал в паломничество на Святую гору Афон, где он, поговаривали, принял тайную схиму. Через два года он вернулся на Нижегородскую землю и привез с собой много различных святынь. Крестьяне стали чтить Илью как большого богомольца и спрашивать у него совета, иные даже прозвали его «святым Ильюшей». Действительно, подвизаясь на святой афонской земле, он стяжал дары Святого Духа. Но не смог устоять, его сердце возгордилось, и он впал в искушения. Страсть к деньгам сгубила в нем благодать. Он уехал в Москву, где распродал все свои святыни и завел на эти деньги собственное торговое дело.

Нижегородский паломник Илья Немков 
в Иерусалиме

Спустя три года Илья возвратился в дивеевские пределы, поселился в Пузе и стал вести распутный образ жизни. Местные крестьяне, его старые знакомые, думали поначалу, что это он так «блажит»…

В годы Гражданской войны его призвали в Красную армию на военную службу. Приехав с фронта в отпуск, он решил не возвращаться обратно и остался жить в селе. При этом ему стало ненавистно богоугодное житие Дуни и ее хожалок. Он стал приходить к ним в дом, мешать им молиться и всячески глумился над ними. Однажды его задержала у Дуни милиция, и он был отправлен в Ардатов, однако сбежал и опять пришел к блаженной. Когда же она сказала ему, что его опять арестуют, он заявил: «Я убегу». «Ты убежишь, а нас убьют тогда» — сказала Дуня. «Ну и пусть!» — ответил Илья, обругал всех матерными словами и убежал…

И действительно, прошло время и все сказанное Дуней сбылось, что подтверждается не только изустными преданиями, но и архивными документами. 31 июля 1919 года Нижегородской губернской комиссией по борьбе с дезертирством был выдан мандат на имя красноармейца Скоробогатова, в котором говорилось: «Предъявитель сего есть член Нижегородской губернской комиссии <…> командируемый в Ардатовский уезд для производства облав против организованных банд дезертиров, и ему предоставляется право проверки документов во всей Нижегородской губернии у граждан мужского населения и всех подозреваемых в уклонении от военной службы и дезертирстве арестовать и препровождать в распоряжение Нижегородской губернской комиссии по борьбе с дезертирством».

После приезда Скоробогатова в августе 1919 года в Ардатов там был создан отряд численностью около ста человек, во главе которого стоял некий Кузнецов, сотенный инструктор для призывников в ряды Красной армии. Кроме этого, в 1919 году во всех уездах Нижегородской губернии были созданы оперативные Тройки, которые пользовались полномочиями военно-революционного трибунала и имели право накладывать на население денежные штрафы (контрибуцию), конфисковать имущество, а злостных дезертиров даже расстреливать.

Именно с появлением в селе Страхова Пуза этого отряда и приблизилось время принять мученический венец Дуне с ее келейницами. Устроив вокруг села облаву, Скоробогатов созвал вечером местных жителей на общий митинг и в своем выступлении перед ними сказал: «Мы приехали в село для того, чтобы наказать вас за укрывательство дезертиров». Он ясно дал понять крестьянам, что к ним прибыл именно карательный отряд во главе с военно-полевым судом, который может судить и расстреливать. Затем пузинским жителям было заявлено, что на них налагается контрибуция: на первое крестьянское общество — 80 тысяч рублей, на второе — 70 тысяч. Деньги эти должны были быть собраны в течение восьми часов, а если крестьяне не уплатят в срок, то к ним-де будут применены самые суровые меры. После митинга крестьяне разошлись по своим сельсоветам.

Происходили эти события 16 августа 1919 года. Это известно из официального протокола (составленного уже после всех кровавых событий), где изложена, разумеется, несколько иная картина происходящего. Временный штаб карательного отряда разместился в доме учителя, куда собрали сход местных активистов и где происходило заседание Тройки, на котором постановили произвести расстрел Дуни и ее хожалок.

Летучий отряд ЧК по борьбе с дезертирством

«Протокол № 10 Заседания Оперативной Тройки при Ардатовской уездной Комиссии по борьбе с дезертирством <…> под председательством тов. Скоробогатова и членов: тов. Мусатова и тов. Крапивина.

Слушали: п. 1. О допущении гражданами села Пузы дезертирства в своем обществе.

Постановили: 1. За допущение и укрывательство дезертиров гражданами села Пузы: обложить граждан означенного села контрибуцией в сто двадцать восемь тысяч семьсот рублей (128 700), которую внести не позднее 18 августа с. г., причем семьи красноармейцев и беднейший класс обложению не подлежат <…>

Слушали: п. 3. Об обнаруженных при обыске в селе Пузе золоте, серебре и меди, а также кредитных билетах и марках.

Постановили: при облаве в селе Пузе у дезертира Ильи Немцова обнаружено золота на 225 рублей, серебра на 338 рублей 10 копеек и меди на 36 рублей 57 копеек. Конфисковать и передать в Нижегородский Государственный Банк, туда сдать и отобранные кредиты в размере 28,32 рубля, а всего 34,61 рубль 83 копейки <…>

Слушали: п. 5. Об увеличении контрибуции на граждан села Пузы.

Постановили: в дополнение к наложенной контрибуции взыскать с граждан с. Пузы еще 21 300 рублей».

Копия мандата Комиссии по борьбе
с дезертирством, выданного Скоробогатову

Во время пребывания отряда в Страховой Пузе красноармейцы размещались на постой и ночлег по домам самовольно, не спрашивая об этом даже в местном сельсовете. При этом постояльцы бесчинствовали в крестьянских хозяйствах: отбирали молоко, яйца и кур, не уплачивая их стоимости.

Некоторые жители по усмотрению самих красноармейцев либо по наущению односельчан были подвергнуты обыскам. Во время обысков солдаты вели себя с крестьянами очень грубо: запугивали плетьми и оружием, отбирали вещи. При этом, как потом установит следствие и подтвердят сами крестьяне, все это делалось отрядом без составления каких-либо протоколов и предъявления ордеров.

Пришли с обыском солдаты и в дом к Дуне, ибо некоторые из ее соседей указали, что к ней ходил дезертир Илья Немцов и его надо искать именно здесь. Солдаты стали стучать в дверь и окна. Поля (еще одна хожалка за Дуней) побежала к верующим крестьянам за помощью. Когда вернулась, прибежала к дому и Анна. Но красноармейцы их не пустили. Отогнав их ударами плети, они заперли дверь. Поля видела в окно, как происходил этот обыск. Солдат бросил просфоры и елей в лицо Дуне, при этом обзывая ее скверными словами. Затем разбросал все иконы в красном углу. После полез в чулан, где хранились различные съестные припасы, там его укусила за руку крыса. Тогда он буквально остервенел, стащил Дуню с лежанки и начал ее избивать. Издевательства над Дуней продолжались несколько дней. Красноармейцы били ее плетьми, топтали ногами. Впоследствии в оправдание своих злодеяний в протоколе ими будет записано: «Слушали: п. 7. Об укрывательстве дезертиров и провокационной антисоветской агитации со стороны гражданок с. Пузы — Авдотьи Шейковой, Дарьи Тимагиной, Дарьи Улыбиной и Марьи (неизвестной фамилии).

Протокол Тройки о расстреле пузинских
мучениц

Имея все доказательства в злостном укрывательстве дезертиров и провокационной антисоветской агитации. Постановили: означенных гражданок села — РАССТРЕЛЯТЬ».

Перед приведением приговора в исполнение один из карауливших ее солдат, имея сострадание к Дуне, позволил привести священника и причастить ее. Батюшка сказал: «Вас убьют, Дунюшка!» На что она ему ответила: «Чай, суд должен быть?» — «Они уже все решили промеж себя», — сказал священник.

Хожалок же Дунюшкиных солдаты готовы были отпустить, говоря им: «Вы можете идти, мы вас отпустим». — «А куда Дуня?» — «А она пойдет, откуда не вертаются». Но не ушли келейницы от своей родной Дуни, сказав: «И мы тоже с ней». Так, уподобившись первым христианским мученицам, они с верой в Господа и смирением добровольно пошли на смерть.

Выйдя из избы, женщины помолились на Успенский храм, затем к ним подъехал мужик на лошади. Беззащитную, болящую, истерзанную Дуню солдаты буквально выбросили у крыльца. Дарья подняла ее и взяла на колени. Мученица была вся высохшая, как дитя.

Ослепленные ненавистью и злобой солдаты били плетьми беззащитных мучениц. Но дивны дела Господа! Ангелы белыми крыльями закрывали те места на телах страдалиц, куда ударяли плети. Эти белые крылья над ними видели многие жители села. Некоторые из них не побоялись вооруженных красноармейцев и попытались защитить невинных. Людская память сохранила их имена: Карасевы Петр и Федор, Уланов Никифор, Макаркин Иван. Они говорили солдатам: «Дуня наша селянка, никаких дезертиров не пускала». Тогда стали избивать и их. Дунюшка сказала Дарье: «Смотри, как с них грехи сыплются. Как с веника листья в бане».

Как и во времена первых христиан, мученическая кончина страдалиц обращала к Богу множество очевидцев тех событий. Так, крестьянин Иван Анисимов, ранее неверующий, увидев происходящее заступничество сил небесных, уверовал и произнес: «Теперь бы я и последнюю корову отдал, только бы их не убивали».

После издевательств женщин на подводе привезли на кладбище, к заранее приготовленной общей могиле. Но многие красноармейцы, увидав болящую, иссохшую, избитую Дунюшку и почувствовав укор совести, отказались приводить приговор в действие. Был среди них и мусульманин, который сказал: «Хоть меня убивайте, руки не поднимаются!» Но нашлись четверо.

Прозвучало четыре залпа. Мария была только ранена и еще дышала: «А меня что же?..» Красноармеец заколол ее штыком. Затем местных жителей заставили хоронить мучениц. При этом солдаты не отходили и не впускали других селян на кладбище. В могилу крестьяне постелили зипунок, а другим прикрыли тела убитых женщин. Когда хоронили, то увидели Дунюшкин подвиг ради Христа — вериги. Всю жизнь она тайно несла добровольный крест страданий.

Прозорливая Дуня заранее знала о своей смерти и, как уже говорилось, очень переживала, что ее «свалят в яму» без христианского погребения. Так оно и случилось. Но Господь и Святая Церковь прославляет Своих святых после смерти. Как не смогут избежать наказания нечестивые ни в нашей короткой временной жизни, ни в вечности, так не останутся без награды и все, потрудившиеся и пострадавшие ради Христа Спасителя, наследуя вечное Небесное Царство.

Когда весть о кончине пузинских мучениц разнеслась по селу и всей ардатовской округе, то начальник карательного отряда Кузнецов cообщил губернскому военкому в Нижний Новгород следующее: «Доношу, что 18 августа 1919 года мною в селе Пузе приведен в исполнение приговор Комиссии от 17 августа о расстреле 4 женщин: Авдотьи Шейковой, Дарьи Тимагиной, Марии (фамилия не известна) и Дарьи. Дом разобран и перевезен для отопления школы, а прочее имущество отправлено в Ардатов».

В оправдание своих злодеяний и бесчинств уездная большевистская власть разместила на страницах местной газеты «Красный вестник» две статьи, в которых описывались страшные события красного террора с идеологически лживой позиции. Одна статья вышла под заголовком «От слов к делу», другая называлась «Постом и молитвой».

В первой статье сообщалось о том, что большевики бессчетное количество раз предупреждали крестьян и рабочих о необходимости бороться с дезертирами из рядов Красной армии и разъясняли, какое наказание ждет тех, кто укрывает беглецов. «Но, увы, все это было для граждан Ардатовского уезда пустым звуком, и даже говаривали, что мол, это стращают, ничего не будет, все это пройдет, как и все те декреты, которые нами не исполнялись <…> А между тем дезертирство все росло и росло, все больше и больше бежало этих трусов и шкурников как с фронта, так и из тыла, а села, деревни, родители и знакомые, все гостеприимно принимали их, поили, кормили, прятали и даже в лес возили и таскали им пожрать.

Сколько было положено труда уездной властью на агитацию и всевозможные предупреждения и разъяснения <…> И, как видится, русский мужик, то есть рабочий и крестьянин не может жить в свободной стране, по свободному, и не видит он той грозности в этой власти, как он раньше видел в царе, помещике и уряднике, и наверное по своей косности и невежеству привык к слепому подчинению, к плетке жандарма, <…> запросил ее, но только не жандармскую и не казацкую плетку, а пролетарскую…

Наконец чего просили столь упорно и долго — дождались. Отряд приехал в Ардатов, учредив для этой операции Оперативную Тройку Военно-революционного Полевого трибунала, и поехал по уезду».

Далее в статье перечисляются все жертвы этого отряда по селам и деревням, всего по Ардатовскому уезду было расстреляно 10 человек, в том числе и пузовские мученицы, о которых были напечатаны эти лживые, омраченные злобой и ненавистью строки:

«Село Пуза обложено в 150 000 рублей за злостное укрывательство дезертиров и за рассадник контрреволюции и антисоветской пропаганды, где обнаружено было гнездо разврата в келиях старых дев, проживающих в этом же селе, под названием «Святой души болящих» и дезертира, бежавшего из тылового ополчения, Ильи Немцова, тоже слывшего «Ильюшей святым», но скрывшегося неизвестно куда. Оперативная Тройка постановила, кроме контрибуции, расстрелять этих гадов, которые проживали в этих келиях: Авдотью, Дарью Тимагину, Дарью Улыбину и Марию, неизвестной фамилии».

До того как местные активисты растащили все имущество и разобрали дом Дуни на дрова, некоторые местные жители, любившие блаженную, взяли на память как святыню ее крест, Святое Евангелие, четки и другие вещи. Но были и те, кто решил поживиться на несчастье мучениц. С жадностью накинулись коммунисты на чужое добро и дары, принесенные для Дуни. Те, кто растаскивал домой продукты, с удивлением потом обнаруживали вместо крупы — камушки, вместо меда — пчел.

Три воза различного скарба сгрузили на склад в Ардатов. А затем в газете появилась вторая лживая, злобная и абсурдная статья, в которой некий «очевидец» так описал результаты обыска в доме Дуни: «Особенно рельефно выделяется одно из сел — это Пуза, где было расстреляно 4 «святых» женщины <…> Я как очевидец всего происходящего постараюсь передать эту историю. Когда оцепили отрядом вышесказанное село для поголовного обыска по всем домам, ища дезертиров и запрятанного казенного имущества у них, то результат оказался таков: дезертиров было очень мало <…> а имущество было чуть не у всех попрятано не только казенное, но и свое. Из допросов некоторых граждан было выяснено, что виновницей дезертирства их села является та банда контрреволюционная и антисоветская, которая проживает в келиях под названием Святая Дуня болящая со своими послушницами, руководимая бежавшим из тылового ополчения дезертиром Ильей Немцовым, слывшим тоже святым…Вся эта теплая компания среди населения пользовалась большим авторитетом не только в селе, но даже за пределами уезда, и дезертиры являются плодом их работы.

Решено было произвести тщательный обыск у этих святых, и мы узнали, как они постились и молились. Обнаружено у них вот что: золота 225 рублей, серебряной звонкой монеты на сумму 345 рублей 65 копеек и разными кредитными деньгами на сумму 2 832 рубля 15 копеек, меди на 52 рубля. Все это сдано в Ардатовское казначейство. Затем дальше: 875 аршин холста, 45 штук полотенцев, носков шерстяных 22 пары, варег шерстяных 10 пар, шерстяных портянок 3 пары, несколько фунтов суровых ниток и два медных самовара, все это отправлено в Губкомдезертир. Много вещей сдано в Отдел социального обеспечения…[перечисляется различная женская одежда, ткани, одеяла].

Из съестных припасов: ржаных сухарей сушенных было несколько пудов, определить точно не представлялось возможным, но если бы они оказались хорошими, т. е. не сопрелыми и гнилыми, то наверное было бы пудов до 300. Просфор было пудов до 50-ти, но часть пуда с два было набрано хорошими и отдано отряду для своего потребления. Меду сотового было пудов 5, но весь абсолютно был негодный, яиц куриных было, наверное, несколько тысяч, но хороших оказалось не более как с 1000 штук, что пошло в пищу отряду».

Успенская церковь села Суворово

В данной статье приводится большой список продуктов, якобы обнаруженных в доме у Дуни, которые использовались на пропитание красноармейцев из карательного отряда. Нашли в ее доме и растительное масло, часть которого раздали крестьянам «в битых худых бидонах и стеклянной посуде, а остальное сдано в Пузинскую церковь (5 пудов) и кооператив (1 пуд 15 фунтов). Свечей церковных было приблизительно около 3 пудов, 1 пуд и 5 фунтов сдано было в Пузинскую церковь, а масло роздано крестьянам».

Наказание за содеянное постигло сельчан сразу после убийства. Три страшных пожара пронеслись по селению — село Страхова Пуза выгорело до основания. Горели дома не только тех, кто голосовал за расстрел мучениц, но и тех, кто хорошо к ним относился. В те страшные, кровавые годы, отступив от Веры и Закона Божиего виновны, очевидно, были все: одни убивали, другие одобряли убийство, третьи не заступились и не воспротивились злу.

Расхищавших вещи Дуни также постигло страшное наказание. Одна женщина, которая, по воспоминаниям хожалки Поли, сняла с уже мертвой мученицы чулки, умерла затем мучительной смертью. И дочь ее ничего не могла одеть на себя — у нее гнила кожа. Так и лежала она в избе на печи, накрытая куском толя.

Еще тогда, в августе 1919 года, по распоряжению Губернского военкома Мордовцева отряд был отправлен в Нижний Новгород, а в Губернском ЧК было начато расследование деятельности сотрудников комиссариата по дезертирству. Руководители карательного отряда Кузнецов и Скоробогатов были арестованы в Выксе, куда они прибыли «наводить порядок». Но арест их был недолгим. Даже находясь под следствием, оба обвиняемых оставались командирами Красной армии. Несмотря на показания свидетелей о бесчинстве и кровопролитии, совершенном солдатами по их приказу, 8-го мая 1920 года на заседании Нижегородского губернского революционного трибунала данное дело было прекращено, так как следствие пришло к выводу о законности их действий.

Но бесспорно, что для всех живущих на земле людей будет суд Божий. Наказание для солдат и командиров, устроивших казнь невинных мучениц, пришло уже в тридцатые годы, когда многие из них погибли в лагерях, а кого-то расстреляли.

Дуня, зная о своей кончине, дабы оставить после себя молитвенницу о них, под неким предлогом накануне расстрела отправила хожалку Анну в скит к отцу Софронию (Смирнову), основателю Софроньевой пустыни в Арзамасских лесах. Это был прозорливый старец, который, увидев Анну, сказал ей: «Беги обратно, а то их расстреляют». Аннушка успела вернуться, и солдат пропустил ее в дом к арестованным. Она сказала Дуне: «Я тоже хочу с вами на страдания!» Но Дуня ответила: «Нет, Анна, останешься и будешь нас поминать». — «А чем же я вас буду поминать? Ведь все разорят!» — «О, нет, миленькая! Уж к сороковым годам-то, так ты нас будешь поминать, все удивятся!» И отправила ее домой. Анна прожила долгую жизнь и всегда поминала мучениц. Но не только она — многие в селе устраивали поминки — кормили односельчан, особенно в день памяти Дуни — 18 августа, когда она приняла мученическую кончину, ибо точного дня ее рождения уже никто не помнил. Поминали Дуню и в день ее ангела — святой мученицы Евдокии. В постные дни обязательно делали поминки по уставу, без спиртного и постной пищей. Живя в своем доме, Анна, несмотря на болезни, вела такую же строгую подвижническую жизнь, как и прежде у Дуни. Из-за ее полноты местные ребятишки дразнили ее. Умерла она уже после войны.

Раки с мощами пузинских мучениц

Почитание Дуни и ее хожалок в селе никогда не прекращалось. Сразу же после расстрела на могилке Дунюшки стали совершаться чудеса и исцеления. Многие слышали здесь ангельское пение, сами собой зажигались на могиле свечи и лампады. Ходили крестьяне к ним на могилку на кладбище и молились. Спустя годы поставили там крест и ограду. В память о них верующие люди сочинили и духовный кант, посвященный Евдокии.

Успенский храм в селе Страхова Пуза, как другие храмы по всей округе, был закрыт в 1939 году «по причине отсутствия служителей культа» (которые были репрессированы) и переоборудован под клуб. Позднее село было переименовано в Суворово. Но народ по-прежнему помнил и чтил память мучениц. Со временем молва о чудодейственной могилке на Суворовском кладбище распространилась далеко за пределы Нижегородской епархии. Стали записывать и рассказывать многие чудеса и исцеления болящих людей, приходивших сюда за помощью с верою и состраданием к мученицам.

В 2000 году святые мощи мучениц были обретены и перенесены для почитания в Успенский храм в селе Суворово, который был восстановлен. Ныне суворовские мученицы входят в сонм Дивеевских святых.

Память мцц. Евдокии, Дарии, Марии и Дарии 18 августа.

Цитируется по книге «Жития святых, новомучеников и исповедников Земли Нижегородской». — Нижний Новгород, 2015. Авторы-составители: архимандрит Тихон (Затёкин), игумен Дамаскин (Орловский), О.В. Дёгтева.