Послушен до смерти

Предлагаем вниманию читателей окончание очерка о жизни недавно почившего игумена Иннокентия (Самылкина), чья жизнь стала частью истории Церкви советского периода, в частности, Горьковской епархии. Начало его служения — 70-е годы — пришлось на годы хрущевских гонений, когда служение священников находилось под строгим контролем властей. Затем он оказался в эпицентре масштабного возрождения веры: как магнитом к нему тянуло духовно изголодавшихся людей. В конце же многотрудного жизненного пути, как истинному монаху, Господь послал ему 17-летний домашний затвор по болезни и как венец всему — мирную христианскую кончину.

По этапу

К отцу Иннокентию, как к магниту, тянулись люди. Властям это не нравилось, поэтому батюшке давали приходы лишь в самых дальних деревеньках Горьковской области, да и те менялись одна за другой. Как по этапу ходил: с севера на юг, с запада на восток — Шатковский, Гагинский, Шарангский, Павловский, Сергачский районы… За 20 лет служения он сменил 10 приходов. Только наладит общину в одной деревне, ему дают назначение в другой. И везде — за его любовь, щедрость, отзывчивость и доброту — быстро возникали, крепли общины.

— Войдет отец Иннокентий в храм перед началом службы, а бабушки выстраиваются в две шеренги с поклоном, — вспоминает сестра игумена Нина Федоровна. — Батюшка пройдет, каждую благословит, назовет по имени и справится: «Ой, Марья, и ты пришла? За столько километров?» Все и рады. Около дома, где он жил, на крылечке всегда стояли кринки с молоком, творог, яйца и другая снедь.

Конфеты и молитва в ночи как пропаганда

Восемь лет игумен Иннокентий совмещал служение на двух приходах: в Борском и Шатковском районах. Когда он ехал из Крестов в Архангельское, всегда останавливался на Мещерке, навестить свою родную сестру Людмилу с племянниками. Дети его обожали.

— Как только батюшка подъезжал к подъезду, со всех ног к нему бежали дети: облепят его, как птенцы, и тянут свои ручонки. Отец Иннокентий доставал свою корзинку с приноса, и начинал всех одаривать — конфетами, печеньем, пряниками. Затем прощупывал карманы. «Ой, и мне на мороженое! И мне!», — наперебой галдела взволнованная детвора… Так и раздаст батюшка, что есть при себе. Около дома, где жил с сестрой Ниной, история повторялась. Детки бежали за ним вдоль всей Овражной, до самого дома Самылкиных. Потом эти дети выросли и приводили уже своих детей к батюшке на Рождество и Пасху славить.

В конце 80-х, когда еще не был открыт Серафимо-Дивеевский монастырь, многие верующие тайно приезжали молиться на камушек батюшки Серафима в окрестностях Сарова. Особенно много паломников было в день обретения мощей преподобного, вернее, в ночь с 31 июля на 1 августа.

— Приезжаем мы в лес, на камушек, — вспоминает одна паломница. — Глубокая ночь, свечи горят — и… священник служит молебен. Мы не поверили своим глазам. Увидеть священника в то время и в том месте было невероятным и рискованным делом.

Местные уполномоченные тут же доложили в облисполком, и на следующий день батюшку вызвали повесткой на допрос, долго расспрашивали, грозили 58-й статьей — за антисоветскую пропаганду.

Под благословение

В жизни отца Иннокентия всегда большую роль играли наставники, архипастыри и монахи, с которыми он стремился сохранять духовные и молитвенные связи. Он собирал их фотографии. На полках шкафа в его келье можно было увидеть портреты всех русских патриархов, начиная с Алексия I (Симанского), нижегородских архипастырей, почитаемых русских старцев. Каждое утро, говорила сестра, батюшка брал у них благословение. Каждому поклонится: «Благослови, благослови, благослови».

Особое место в сердце батюшки занимал его духовный отец, восприемник по монашескому постригу отец Кирилл (Павлов). В Троице-Сергиевой лавре они жили в соседних кельях. Отец Кирилл вечером постучит через стенку — позовет к себе на вечернее правило. Сначала угостит чаем (у него всегда был очень вкусный чай с рижским бальзамом), а потом попросит прочитать перед сном молитвы. В тот период отец Кирилл был духовником и казначеем лавры. Игумен Иннокентий вспоминал, как однажды батюшке кто-то пожертвовал большую сумму денег, тот сложил их в коробочку и, не пересчитывая, велел передать одной женщине на «проходной» у монашеского корпуса — он очень доверял будущему монаху.

Первый на автозаводе

В 1993 году, после более чем 70-летнего перерыва, при нижегородском Благовещенском монастыре открылось духовное училище, которое спустя два года было преобразовано в семинарию. Отца Иннокентия, одного из немногих пастырей, имевших на то время академическое образование, пригласили преподавать литургику. Семинаристы очень любили отца Иннокентия. За его нестрогость и милость к учащимся.

Последним местом служения игумена Иннокентия стал его родной автозавод.

В 1996 году митрополит Николай (Кутепов) назначил батюшку настоятелем первого в Северном микрорайоне прихода в честь святителя Николая Чудотворца, который сегодня стал самым крупным и многочисленным в промышленном районе.

Первые богослужения до строительства деревянной церкви в честь святой мученицы Татианы и Никольского собора проходили в здании бывшего детского сада — в домовой церкви в честь преподобного Серафима Саровского. Весть об открытии храма в самом центре Автозавода пронеслась молниеносно. Народ повалил на службы. И всех надо было исповедовать, соборовать, а кого-то венчать, крестить, отпевать. И при этом каждый день служить и заниматься строительством храма.

— Отец Иннокентий ставил аналой в палисаднике перед садиком, и один сначала исповедовал, а потом служил литургию, — вспоминает Нина Федоровна Самылкина. По 120 человек крестил за один раз. Домой батюшка возвращался очень поздно, уставший, с распухшими ногами…

Домашний затвор

Последние 17 лет отец Иннокентий провел в своем домике под горой на улице Овражной. По этому адресу к нему шли и шли люди — за утешением, ободрением, советом и молитвой.

2 мая 2000 года случился инсульт, после которого отец Иннокентий уже не смог до конца оправиться и вернуться к престолу Божию. Вся левая сторона у него была парализована. Рука повисла, как плеть, а ногу он подтаскивал, опираясь при ходьбе на палочку. Так Божиим Промыслом лаврский монах последний отрезок своей жизни — целых 17 лет — оказался затворником в своей домашней келье.

Правда, правая рука у батюшки была здоровая. Ею он молился, благословлял, вынимал из просфоры частички за своих чад, когда племянник Андрей привозил его в Высоковский храм.

С литургии батюшка возвращался окрыленный. «Я собственноручно вынул за вас частичку», — объявлял радостный батюшка своим чадам.

В сентябре прошлого года отец Иннокентий перенес два инсульта. После этого жизненные силы стали покидать монаха, и отец Иннокентий начал готовиться к вечности. За несколько дней до смерти батюшка предупредил: «Я умираю».

В день смерти, 24 февраля, его состояние резко ухудшилось, батюшка стал тяжело дышать, и его сестра поспешно разыскала отца Владимира Абрамова, чтобы причастил. Священник приехал в больницу за два часа до смерти. Исповедовал, причастил, соборовал. До последней минуты отец Иннокентий оставался в сознании. «Батюшка, пожми мне ручку, батюшка, вздохни», — обращалась к нему сестра сначала во время чтения соборования, а затем и отходной. Он послушно, собрав последние силы, пожимал руку и делал глубокий вдох. Последний, прощальный — на последнем слове отходной.

Как истинный монах, отец Иннокентий был послушен другим, даже до смерти. Словно исполняя завет преподобного Серафима, что послушание выше поста и молитвы.

Лучи батюшкиной любви

Профессор Александр Корнилов знал игумена Иннокентия с 2002 года, часто навещал его в доме на Овражной, который стал для него, как и для многих других, центром духовного и человеческого притяжения. Сегодня Александр Алексеевич делится воспоминаниями о почившем игумене.

— Отец Иннокентий не «старчествовал», не настаивал на своем, хотя и высказывал некоторое мнение — он помогал людям глубже понять их внутреннее состояние.

Прежде всего, он был очень хорошим и честным человеком и в этом следовал пути своего духовного отца игумена Исайи (Будюкина), который напоминал: «Духовное духовным — человеческое бы не потерять». Выражалось это в непривычно внимательном, сердечном отношении ко всем, кто приходил к нему на беседу или исповедь.

Батюшка мог плакать, как ребенок, вместе с пришедшими к нему. Отдавал всего себя людям. Вспоминая некоторых святых, обращаясь к Божией Матери, он порой так слезился, будто в этот момент благодать Божия невидимым образом обнимала его. Вся его комната была уставлена иконами, портретами святых, на аналое лежали частицы мощей святых угодников Божиих.

Христа батюшка любил до слез. «Понтий Пилат спрашивал измученного пытками Спасителя: «Что есть истина?» А Истина была пред ним», — говорил он и плакал.

Иногда, изнемогая от высокого давления, он просил сестру облачить его в епитрахиль, одеть правую поручь, а затем исповедовал того, кому эта исповедь в тот момент была нужна, как воздух. Исповедник, благодаря, уходил, как на крыльях, а духовник ложился на кровать, принимал таблетки и продолжал преодолевать давление.

Когда мы входили в прихожую дома, батюшка звонил в колокольчик. Это было так мило! Мы невольно сияли радостью. Колокольчик олицетворял его любовь и радость — неподдельную, детскую, чистую, бесконечную.

Марина Дружкова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.