Их смерть – наша жизнь

Они погибали не на полях сражений, а в застенках. Не при свидетелях, а втайне. Никто не видел, не слышал, не знал об их подвиге. Не было даже надежды, что их правда когда-нибудь восторжествует. Чтобы открыть их имена и поведать о глубине и значимости их страданий, по благословению Святейшего Патриарха Кирилла во всех епархиях работают комиссии по канонизации святых. В нашей епархии с 2004 года комиссию возглавляет настоятель Вознесенского Печерского монастыря архимандрит Тихон (Затёкин). Он тоже считает, что новомученики и исповедники — неведомые герои, которых мы должны знать и почитать. Об этом и рассказывает нашим читателям.

— Русская Православная Церковь до революции имела сотни святых. В XX веке их количество исчисляется уже десятками тысяч. Буквально за несколько десятилетий Церковь приобрела огромный сонм святых. Но почему-то до сих пор значение подвига новомучеников и исповедников недооценивается…

— Об этом очень важно говорить. Многие пытаются сегодня заретушировать время социальных потрясений, «подзабыть» его. На эту тему написано очень много книг. Да, время было тяжелое — становление нового государства, рассуждают они. Якобы нужны были механизмы, рычаги борьбы с царским режимом. Мол, все это было вызвано необходимостью защитить молодое государство от политических врагов, иностранного вмешательства. Именно поэтому сегодня очень важно донести до людей правду, которая долго замалчивалась.

— Когда лично у вас возник интерес к теме новомучеников?

— Еще в юности, когда начал ходить в церковь, стал интересоваться историей. Начал выведывать у старых священников: расскажите о том, об этом, как было при царе? Писал письма в Джорданвиль — старейший мужской монастырь Русской Православной Церкви в США. И, честно, не ожидал получить ответ. Первое письмо написал, когда захотел узнать о Патриар­хе Тихоне: его служении, отношениях с советской властью. Через полгода мне пришла бандероль с книгой о Патриархе. Затем получил книгу про императора Николая II и цесаревича Алексея, а потом попросил книгу протоиерея Михаила Польского о новомучениках Российских. Эти запрещенные в нашей стране книги мы вручную размножали. Каждую страницу фотографировали (ксерокса тогда не было), распечатывали, сшивали и давали втихаря друг другу почитать. При нашем храме был кружок ревнителей истории.

— А кто вам рекомендовал написать в Джорданвиль?

— Уже не помню. В Свердловске, где прошла моя юность, были священники, которые всю жизнь прослужили за границей, в Шанхае. Им было под 70, 80 лет, после революции они бежали с Белой армией в Китай и прекрасно помнили архиепископа Иоанна Шанхайского, недавно канонизированного, епископа Ювеналия (Килина) и других… Рассказывали про большевиков, про их зверские расправы с духовенством.

В нашем храме служил старый псаломщик Михаил Феоктистович Тумашев, он был посошником у архиепископа Екатеринбургского и Ирбитского Серафима (Голубятникова). 2 марта 1917 года владыка Серафим произнес в Богоявленском кафедральном соборе Екатеринбурга проповедь, в которой осудил слухи об отречении императора Николая II и предложил не признавать никакого другого правительства. Михаил Феоктистович в этот момент стоял с посохом рядом с владыкой Серафимом. Он мне рассказывал: «Помню, как владыка на кафедре посреди собора ударил посохом об пол и сказал: «Умрем за Царя и Отечество!» Вечером его арестовали, а впоследствии лишили кафедры. Он был заточен в Новоспасском монастыре, который впоследствии большевики обратили в тюрьму. Там он и умер.

— Когда начались репрессии против духовенства?

— Сразу после революции. При этом надо понимать, что репрессивная политика менялась. Репрессии 1917–1918‑х годов и 1930‑х — совершенно разные, и по характеру обвинений, и по масштабу. В 1917–1918 годах могли расстрелять или зарубить шашками без суда и следствия только за то, что ты исповедуешь Христа. Никакого делопроизводства практически не велось. Дела составляли один-два листочка. В 1930‑е годы репрессии принимают совершенно другой характер. В 1937 году следственные дела — это целые тома. К примеру, Арзамасское дело — громадное, 100 священников по нему прошло.

— Почему духовенство первым попало под удар карательной государственной машины?

— Церковь для нового государства — главный идейный враг социализма, активная враждебная организация, которая имела сильное влияние на людей и вела, как они объясняли, «разлагающую работу в рядах трудящихся». Священство мешало новой власти наравне с кулачеством, как класс старой дореволюционной России. Органы НКВД хотели доказать, что духовенство и активные верующие — диверсанты, которые ведут подпольную контрреволюционную работу и состоят в повстанческой диверсионно-фашистской организации. Причем в обвинительном документе обязательными были слова «фашист», «фашизм» — и это за четыре года до войны с Германией. Представьте, батюшке 85 лет, а ему говорят: «Ты фашист, готовил покушение на товарища Сталина». Он, возможно, и слова такого не слышал, живет в глухой деревне…

— Как репрессии касались семьи арестованного священника?

— Жену и детей не расстреливали, это был метод психологического давления на арестованного. Но семья страдала. Конфисковывалось все имущество, и жена с детьми оказывались на улице. А в их квартиру или дом вселялся новый жилец.

— Матушки, оказавшиеся с детьми на улице, — тоже жертвы политических репрессий…

— Жены священников вели себя в основном очень мужественно. Сразу писали письма (они тоже подшиты к следственным делам) — в обком или непосредственно Ежову, Берии, Ворошилову или Сталину. Прикладывали справки председателя колхоза о том, что батюшка никакой агитации против власти не вел, контрреволюционных речей не говорил. Матушки тоже были исповедницами, ходили по лезвию ножа и могли быть арестованы, а их дети — стать сиротами.

— Наверное, о них тоже важно знать, изучать их жизнь и делать достоянием нашей памяти?

— Конечно, важно, но пока невозможно. Это задел работы на будущее. Даже изучив полный расстрельный фонд, работы для комиссии по канонизации еще останется, потому что нужно изучить в целом факты семейных биографий пострадавших за веру и подвиг матушек: как жили, какие испытания прошли? Ведь на матушек показывали пальцем: вот, попадья, у тебя муж — враг народа. Тогда детей часто заставляли отрекаться от родителей. Но среди детей духовенства очень мало таких случаев, чего не скажешь о других слоях населения.

— Поле работы у комиссии по канонизации — огромное, до финала очень далеко. Вам помогают ученые — историки и краеведы?

— Доступ к фонду Государственного архива, к данным материалам карательных структур до сих пор ограничен. С этими документами могут работать только ближайшие родственники и Комиссия по канонизации. Надо учитывать и этический момент. Еще живы следователи и те люди, которые приводили приговор в исполнение. В следственных делах указываются их фамилии. Их дети, внуки — в чем они виноваты? На них первых будут показывать пальцем: ты нашего деда расстрелял! Это может посеять смуту среди людей. Должно пройти еще лет сто, когда доступ к следственным делам, возможно, станет открытым.

— Обвинения, предъявляемые верующим в годы «большого террора», примерно одни и те же: антисоветская агитация. Однако на допросах верующие люди вели себя по-разному. Как относиться к тем, кто не выдерживал давления и угроз обвинителей?

— Эти люди тоже достойны нашей памяти. Далеко не каждый смог выстоять, пройти «сталинские жернова». Обвинителям не составляло труда сказать: сейчас не подпишешь — мы арестуем жену и детей и при тебе же их расстреляем. Батюшке ничего не оставалось, как взять вину на себя и подписать обвинение. Естественно, что его все равно расстреливали.

Кроме того, следствие могло длиться год. Арестованного могли пытать сутками. Следователи добивались признания любой ценой. Из Москвы по всем губерниям были спущены специальные списки, сколько необходимо уничтожить людей, представлявших «угрозу» для общества. Расстрелять, скажем, десять тысяч человек, арестовать — пять тысяч, сослать в лагеря — две тысячи. Нижегородская губерния свой план по репрессиям перевыполнила. Почти в два раза. Когда главу НКВД Ежова расстреляли, вслед за ним, в ходе чисток на местах, был расстрелян и руководитель Горьковского отделения УНКВД.

— Разве не этой цели добивались большевики — физически уничтожить Церковь?

— Они же понимали, что уничтожают генофонд страны — ученых, писателей, мыслителей, духовенство. Накануне вой­ны страна поголовно уменьшилась в разы. Важно признать, что карательные меры коснулись практически всех слоев населения, не только духовенства.

Жертвой репрессией стал весь народ, это наша общая трагедия, которая произошла 100 лет назад. Это наша история, и мы должны извлекать из нее уроки, чтобы в будущем это никогда не повторилось.

Беседовала Марина Дружкова

Публикация подготовлена в рамках проекта «Унесенные революцией» при грантовой поддержке конкурса «Православная инициатива»

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.