Шерсть

Если потереть шерстью об эбонитовую палочку, она приобретет отрицательный заряд. Так и душа после искушения — она начинает отталкиваться от греха.

На последней линейке мне повезло: меня распределили одну в лабораторию кабинета физики. Все прочие «послушания» летней школьной практики: мытье окон в коридорах, перенос в библиотеку драных казенных учебников, стрижка акаций и даже корчевание огромного пня на территории школы — были одно другого утомительнее. Неистово галдели мои ровесники — безбашенные дети начала 90-х, мстя за поруганную летнюю свободу. От насмешек, окриков, суеты было не спрятаться. Поэтому когда на утреннем построении во всеуслышание огласили сегодняшний маршрут-лист: «Кабинет физики — 1 человек», — я бросилась вперед с поднятой рукой: «Я, я!» Желающих, как ни странно, больше не нашлось, и меня вне конкуренции отдали в распоряжение физички. Это означало: я буду убираться в лаборантской, где на двухметровых стеллажах столько всего интересного и никто не будет ежеминутно тыкать меня носом в мою работу.

* * *

Так и случилось. Я оказалась практически хозяйкой этого заветного помещения, куда мы только заглядывали на переменах, но категорически не допускались. Физичка сделала мне краткое распоряжение относительно моих задач и ушла в учительскую. И вот она, мечта Лермонтова — свобода и покой!

Я несколько раз прошлась по лаборантской, не зная, с чего начать подробный осмотр. Физику я не особо любила, поскольку с самого начала с трудом в нее вникала. Как потом не раз говорила мама, я лишена понимания сути физических явлений. Но изобилие колбочек, загадочных приборов погружало меня в мир фантазий. Я представляла себя неким подмастерьем, кем-то вроде Алеши Пешкова в бытность его «в людях», только гораздо счастливее.

Один предмет приковал к себе все мое внимание. Неужели?! Неужели здесь есть именно такой лоскуточек меха, который был так нужен мне, чтобы сшить Нелли шубку?

У золотоволосой куколки, моей любимицы, было все, в чем может нуждаться барышня ее нежного возраста и социального положения. Бальные платья из парчи и бархата: белое, черное и золотое, пышное королевское из накидушки, как у испанских инфант и императрицы Елизаветы Петровны, красное прогулочное — из ставшего ненужным пионерского галстука — и к ним нижние юбки, многослойный пыльник с капюшоном, драповое пальто, романтическое ситцевое платье в кружевах для дачи, шляпки из драпа и парчи, сетчатые чулочки, бисерные сережки и колье… Даже амазонка, чтобы скакать сидя боком в седле на несуществующей лошади, и диадема на основе картона, пластилина, бусин и лака для ногтей. Все это изготовила я сама во время длительного безделья на больничных, вручную и по собственным фасонам. Была и мебель — из картона, ледерина и ткани. Особое изящество этому самодельному гарнитуру придавали ширма и стеклянный туалетный столик на одной ножке — он был из расколотого фужера, который я аккуратно оббила чем-то тяжелым. Нелли была нежна, добра и прекрасна. Не так, как модница Барби, которую мне никогда не купят, — моя куколка, переделанная мною из русской красавицы в кокошнике и сарафане, смотрела с выражением кротости и грусти. Благодаря моей любви она ни в чем не нуждалась.

Но шубы не было. Тот единственный крошечный бесформенный кусочек черного меха, который достался мне в наследство от родной сестры прабабушки, из ее бездонного дореволюционного сундука, едва прикрывал Нелли плечи и не решал проблему зимнего гардероба.

В тот день я ушла из школы, размышляя только об одном: как хорошо было бы сшить моей кукле шубку из такого вот меха.

* * *

Работы в лаборантской было много, поэтому на следующий день я снова отправилась туда. Физичка была мною довольна — так добросовестно и старательно я сортировала литературу, мыла утварь, протирала цветы в горшках. Она полностью доверяла мне и уходила из кабинета.

За время ее отсутствия меня тревожно, как наваждение, одолевала мысль о том, как просто было бы прямо сейчас подойти и взять эту шерсть, чтобы потом забрать с собой, но весь вопрос был в том, где ее спрятать до ухода домой — никакой сумки с собой у меня не было. Даже карманы на летнем платье отсутствовали. Я лихорадочно изыскивала варианты, но все они были весьма сомнительны на тот случай, если удаляться из помещения я буду на глазах учительницы.

Все происходящее вызывало во мне необычные ощущения. От навязчивой идеи стучало сердце: «Неужели я сделаю это? Но… Неужели не получится и такая прекрасная шерсть навсегда останется здесь?» Мелкими иголочками покалывало в руках и шее, не хватало дыхания. Наверное, это был адреналин, действие которого я почти не испытывала в моей спокойной, размеренной жизни тепличного ребенка.

Я уже приготовилась переложить шерсть просто поближе к выходу, как в дверях класса показалась физичка. Нет, она ничего не могла заметить, но я почувствовала себя как голая, словно все, о чем я сейчас думала, было выставлено напоказ и совершенно очевидно. Мне не пришлось прятать шерсть, ее не было у меня в руках — гораздо сложнее оказалось спрятать мысли. Учительница говорила со мной о чем-то, и в каждом слове я слышала для себя: она все знает!

Постепенно я успокоилась. С облегчением прислушивалась к тому, как спадает напряжение, проясняются мысли. Я была почти рада, что не успела осуществить свой непродуманный план. Завтра я надену одежду с карманами или лучше возьму маленькую сумочку.

* * *

Получится или не получится? От осознания уникальной возможности меня больше всего волновал теперь именно результат — с новыми ощущениями я уже научилась справляться.

На третий день, соответственно экипированная, я была готова к дебюту вероломного и спланированного воровства. Страх быть пойманной с поличным отступил куда-то вглубь солнечного сплетения, зато на первый план выдвинулось опасение оставить Нелли без приданого.

Между тем день выдался какой-то суетливый: физичка то и дело хлопала дверями, а потом и вовсе прописалась в кабинете. Мне она сообщила, что завтра здесь состоится экзамен, и моя задача — помочь ей все приготовить. Я опустила на пол стулья, поднятые на время уборки, и под ее руководством начала раскладывать на парты разнообразные предметы из лаборатории. Она сверяла с экзаменационными билетами состав каждого набора наглядных пособий.

На одну из парт она велела положить вожделенный мною кусочек меха и эбонитовую палочку… Я со всей ясностью поняла, каким счастьем было, что я не украла его еще вчера, хотя могла бы, и уж конечно, не украду больше. Ведь тогда бы на меня справедливо пали все подозрения: кроме меня в лабораторию никто из учащихся не допускался, а из взрослых никому и в голову не придет воровать лоскуток меха. Я в один миг представила себя припертой к стенке, во время допроса, на который мне нечего будет возразить. Возможно, в кабинете директора. Конечно же, с вызовом мамы.

Мне неожиданно стало смешно. Не просто смешно — я покатилась со смеху, вспомнив, до какого драматизма чувств я дошла благодаря простейшему, как закон физики, клочку шерсти.

* * *

Та шерсть хорошенько натерла мою совесть. Нет, не до блеска. Потом, уже студенткой, я преспокойно, не имея в помине карманных денег, ездила бесплатно в городском общественном транспорте, хотя должна была бы купить проездной; даже совершая путешествия за город на электричке, за честь почитала в составе длинной вереницы хохочущих людей бегать от контролеров из вагона в вагон… Денег в стране стало неожиданно много — в пустых магазинах нищие люди расплачивались миллионами, и это тоже было трагикомично, как в моей истории с шерстью.

В течение жизни я не раз слышала, как люди занимались стяжательством в интересах семьи, ради детей: «Я же не для себя стараюсь!», «Не мы такие — жизнь такая», но я-то знаю, что моя Нелли прекрасно обошлась без той шубки. И даже удостоилась счастливой судьбы, потому что моя дочка, имея кукольный штат не в пример моему, считает именно ее, золотоволосую, безногую и выцветшую от времени, дожившую в коробке до наших дней, самой лучшей и самой прекрасной.

Текст: Лилия Шабловская

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.