«Животные малые с великими…»

«И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт 1:25). Животным, получившим жизнь в день Пятый и Шестой сотворения мира, нет числа. И на иконах, этом Священном Писании в красках, их очень много. Известно, что даже в Ноевом ковчеге уместилось всего-то «каждой твари по паре», а уж в границах статьи… Но все же попробуем.

C умилением вспоминая 103-й псалом царя Давида (процитированный выше, в заглавии), не стоит думать, что «онагри» (ослы), «елени», «заяцы» (которым «камень — прибежище») — все эти «зверики», как их ласково зовут иконописцы, — просто симпатичные зверушки. Нет, это жители мира горнего — величественные, загадочные, благостные, иногда грозные, как «скимни (львы) рыкающии», упоминаемые в том же псалме.

Агнец Божий и «овцы пажити Его»

Образ жертвенного Агнца (ягненка) постоянно присутствует не только в Новом, но и в Ветхом Завете — начиная от гибели пастуха Авеля. Агнец — одновременно символ Спасителя и спасенного, Пастыря и паствы.

Господь Иисус Христос — «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (так о Нем говорит Иоанн Предтеча) — в то же время несет на плечах «овцу заблудшую», то есть человеческую душу, потерявшуюся в греховных дебрях. «Аз Есмь Пастырь добрый…» — так говорит Он.

На мозаике базилики Сан-Клементе в Риме изображена как раз эта аллегория — Агнец-Пастырь (нимб, пересеченный крестом, — указание на Христа) посреди овец Своих.

Рыбы безгласные

Такому скромному созданию выпала большая честь. Рыба не раз упоминается в Евангелии: ее ловят апостолы-рыбаки, ею вместе с хлебом Спаситель дважды накормил народ (пять, а потом и четыре тысячи человек). Ел рыбу Он Сам, явившись апостолам после Воскресения, угощал учеников.

В эпоху деяний апостольских — и по сей день — проповедь Благовестия, как рыбацкая сеть, улавливает души язычников. Затем уловленные, словно рыбы, ныряют в воды Святого Крещения. Недаром рыбки (а с ними некие не известные науке водные существа) плещутся в синих струях Иордана на иконе Крещения Господня.

Да и само слово «рыба» — ихтис — по-гречески аббревиатура «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель». Вот почему на стенах первых, катакомбных, храмов так часто встречается изображение рыбы, начертанное иногда простым, в пару черточек, значком, — это имя Господне.

Орел, Телец и Лев…

…и еще Ангел. Эти четыре существа — из последней книги Библии, повествующей о последнем дне земного, видимого мира — «Апокалипсиса» апостола Иоанна Богослова: «Первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Откр 4:6–7). Уже в ранние века христианства они стали символами четырех апостолов-евангелистов. Книги Четвероевангелия дополняют одна другую, каждая подробнее останавливается на одной из сторон личности Христа: Матфей (Ангел) показывает Его как совершенного Человека, Марк (Лев) — как Царя царей, Лука (Телец) — как Бога, принесшего Себя в жертву за людей, Иоанн (Орел) — как победителя смерти, вознесшегося к Отцу Небесному.

Евангелисты — четыре столпа Церкви — часто изображаются под центральным куполом храма.

Змей и змееныши

Нельзя сказать, что библейский змей воспринимается нами как животное — он, конечно, лишь принял вид представителя фауны, — это олицетворение всего злого и греховного, духовной смерти.

«Наш мир только что создан, но в него уже проникло зло», — говорит лев Аслан в «Хрониках Нарнии» Льюиса. Так и в библейской истории: в виде змея-искусителя оно появляется на первых страницах книги Бытия, где описано райское житие праотцев Адама и Евы. Среди сонма святых со змием-злом борется великомученик Георгий.

Ученые заметили: для змея в иконописи не сложилось твердых канонов, мастера пишут его всякий на свой лад. Так вот, чем древнее образ, тем более «нестрашный» на нем змей. Самый архаичный выглядит и вовсе беззащитным, испуганным змеенком. Видно, не воспринимали его всерьез крепко молящиеся наши предки, помня: «врата адовы» не одолеют Церковь (Мф 16:18), и самого «беззаконника» в конце веков «Господь Иисус убьет духом уст Своих» (2 Сол 2:8).

Голубь и другие пернатые

Когда Господь принимал Крещение, Дух Святой сошел на Него в телесном виде, «аки голубь». Этот образ пронизывает Священное Писание от самого Всемирного потопа, когда голубь принес Ною масличную ветку, сообщив о возможности выйти из ковчега.

Петух евангельский напоминает нам об отречении и горьком плаче апостола Петра. Но значение этой птицы, громко поющей в глухой тишине ночи, — еще и в памяти о Втором пришествии Христовом, в пробуждении души от сна греховного, чтобы могла она достойно встретить «Жениха, грядущего в полуночи».

Не очень понятно мало сведущему в орнитологии человеку присутствие на некоторых иконах пеликана. Эта экзотическая птица тоже символизирует Христа — и Евхаристию (таинство Причастия): ужаленным змеей птенцам пеликан в качестве противоядия дает свою кровь, острым клювом разрывая себе грудь.

Лошадь, вол, осел

На иконе Рождества Христова у яслей Богомладенца стоят (благоговейно предстоят?) вол и осел — символы иудеев и язычников, которых вскоре просветит свет евангельский. А резвые лошадки следующих за звездою волхвов словно перескочили с этого рождественского образа на иконы святых — мучеников и великих князей.

На образе Вербного воскресенья смиренный, с поникшей головой ослик везет Спасителя на крестные страдания в Иерусалим.

По образу Рая

«…верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин 14:12), — говорит Господь. Спаситель укрощал бурю. Святые укрощают диких зверей — без принуждения, одним своим «райским» духовным устроением. Братья меньшие, вспомнив времена Эдема, оставляют хищные привычки, делаются послушны и кротки — питаются поданным хлебом, лежат у ног, помогают в трудах.

Пророку Илии, подвизавшемуся в пустыне, приносят пищу вороны. Преподобный Герасим Иорданский вынимает занозу из лапы льва, и тот служит святому (даже пасет его ослика), а по смерти друга тоскует и умирает на его могиле. Преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского посещают медведи, получая из их рук хлебную краюшку. Святой Власий исцеляет приходящих к его пещере диких зверей.

Посмертное чудо мученика Трифона — спасение от гнева Ивана Грозного его слуги, потерявшего на охоте любимого царского сокола. Птица, опустившись на руку святого Трифона, так и осталась на его русских иконах.

«Всякое дыхание…»

Пора бы закончить краткий обзор, но… «А когда же про наших скажут? — воскликнут любители собак и кошек. — Разве изографы пожалели красок?»

Не печальтесь, вот они, собаки, не забытые, полные жизни — рядом с убогим Лазарем, сидящим у ворот немилостивого богача. Правда, это едва ли не единственный пример. Есть еще собака Товии, идущая вместе с ним и Ангелом по пустыне (Книга «Товит» Ветхого Завета). Но иконописцы, следуя традиции, чаще пишут Товию только с пойманной им рыбой; собаку же, упоминаемую в Писании, изображают светские художники.

А кошки что? Тут сложнее, ведь склонности к пустынному житию за ними не водится. Разве это: кот Нектария Оптинского, рассказывают, слушался хозяина с полуслова, а тот говорил: «Преподобный Герасим Иорданский был великий старец, и потому у него был лев. А мы малы, и у нас — кот». Может, кто-то из современных мастеров напишет новую икону преподобного Нек­тария, где в уголке пригреется маленький котик? И «всякое дыхание да хвалит Господа!»

Текст: Светлана Акимова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.