Моя гефсимания

Цветы. Прекрасные, огромные, причудливо-витиеватые. Они тянутся вверх, будто взбираясь своими завитками по лестнице к небу. И становятся частью его таинственных глубин. Живопись Ангелины Курантовой — энергичная, эмоциональная, порывистая, иногда же плавная и текучая, но всегда живая и свободная, как дуновение ветра, как накат волны. Экспрессивные бабочки, пионы и люпины. Многие образы вплетаются в пространство картин неявно, как продолжение ритма линий и цвета, как сочетание плотного, осязаемого и хрупкого, невидимого. Вместе ее картины составляют сад души, личную маленькую гефсиманию, где звучит диалог с Создателем. А в своем арт-проекте «Сад НЕБЕСфантазий» художница и в других пробуждает непостижимое в своей сути умение, точнее, чудо — видеть мир и постигать Бога.

Два счастья: творца и педагога

В Нижнем Новгороде, в своей уютной мастерской, Ангела Курантова проводит занятия по живописи. Вместе с другими участницами арт-проекта мы расположились полукругом за мольбертами, на которых распускаются цветы. Ангелина аккуратно подсказывает, временами исправляя мои нерешительные мазки.

«Саду НЕБЕСфантазий» более 10 лет. К тому моменту как «посадить» и возделать его, Ангелина была уже опытной художницей, со своей монументальной декоративной манерой: яркими сочными цветами и энергичными линиями. Ее творческий почерк зрители узнавали, охотно покупая и заказывая у нее картины. Казалось, так много живописи в ее жизни будет всегда. Но обстоятельства заставили надолго замолчать: тяжело болели близкие, уходила из жизни мама и нужны были силы, чтобы ухаживать за ними.

— Я перестала видеть, — вспоминает Ангелина. — Вот береза, две березы, зеленые листья, голубое небо, облака кругом. И ничего больше. В действительности видеть — это когда ты не можешь наглядеться. Думаешь: Боже мой, какая потрясающая береза, как у нее каждый листочек играет своим оттенком, и какая у нее нежная кожица, какой свет от нее идет, как вся она светится в ореоле неба! И небо… такое глубокое, что в нем даже ангелов можно рассмотреть. Ты можешь видеть больше, глубже. Когда эта способность у меня внезапно выключилась, я напугалась, решив, что умение видеть ушло от меня навсегда.

В непростой для живописца период жизни и появилась ее мастерская-сад. Как способ получить человеческую и эмоциональную поддержку через соучастие в успехах учеников.

— Человек только начинает постигать живопись — и вдруг в какой-то момент случается взрыв, и он прозревает! И я становлюсь свидетелем этого чуда, — описывает Ангелина моменты своего педагогического счастья.

В новом цвете

Творческий процесс, по словам художницы, напрямую связан с внутренней жизнью и духовными поисками. Проследить этот путь можно и на основе ее творчества — изменений, происходивших в колористике и манере письма. В живописи Ангелины Курантовой цвет — самое сильное средство выразительности. Это «большое переживание», крик сердца. Особое чувство и видение цвета пришло к ней в 19 лет, когда она приняла крещение.

— У меня тогда краски «загорелись», — рассказывает героиня.  — Помню: май, диплом в художественном училище, первая зеленая трава. Сквозь нее пробивается солнце: зеленый, синий, красный цвета, которые вдруг стали светиться изнутри. До этого я видела и писала в нежных тонах. А тут мир неожиданно стал огненным. Как будто огонь сияет сквозь материю. Такое чудо!

— А почему ты решила креститься? — интересуюсь.

— Еще до крещения я часто заходила в храм, стояла на службах, — объясняет живописец. — В училище мы изучали культуры народов мира, их воззрения. И я всерьез задумалась: на чем остановиться, во что верить. Подруга мне заявила: «Геля, ты же русский человек. Кроме православия ничего не может быть». Я попросила маму пойти со мной. Она всегда для меня была близким человеком. Мы вместе приняли крещение. С тех пор я рассматриваю живопись тоже как молитву, как славословие. Это что-то очень сокровенное, драгоценное для меня. И чувства собраны, и очень большая степень открытости, когда пишешь — как во время молитвы.

На эверест

Ангелина Курантова выпустилась из училища в годы перестройки, когда страну лихорадило, рушились идеалы. И юные художники, совсем еще дети, много обсуждали, как можно изменить мир и помочь людям. Живопись оказалась никому не нужна. Ангелина пробовала писать иконы. Ее влекли тонкая иконописная пластика и тихая цветовая гамма. Но тогда не пошло. После творческого затвора — десяти лет молчания — она смогла наконец прикоснуться к ее недосягаемой красоте.

— Я понимала, что каноническая икона: Византия или русское Средневековье — это эверест. И решила: хоть попробую, покарабкаюсь немножко — и пошла учиться на курсы. Они работают при Архиерейском подворье храма в честь святых Кирилла и Мефодия  на улице Грузинской, — объясняет Ангелина. — Икона только кажется простой. В этой простоте ее гениальность. Когда я писала свою первую работу — житийное клеймо «Николай Чудотворец спасает из вод тонущего» — мне казалось, что это какой-то ученик делал и не доделал, а я сейчас буду копировать чужие ошибки. Мой педагог Маргарита Юрьевна Широкова открыла мне глаза на ее красоту. Сейчас мы чувствуем по-другому. Привыкли к усилителям вкуса в еде, к броской рекламе, громкой музыке. Все ярко и сильно до такой степени, что наши рецепторы восприятия забиты. А тонкое слово, тонкое сочетание цветов — это другое ощущение мира.

На подворье — иное, неспешное, несуетное существование. Как объясняет Ангелина, заходишь туда — и тебя потихоньку начинает «отпускать». Она надеется через иконопись внутренне выправиться. Хотя путь этот непростой, случаются на нем и разные мешающие обстоятельства, вплоть до обрушения потолка в квартире перед первым занятием.

Шекспир в натюрморте

Ангелина пишет и пейзажи, и портреты, но чаще всего цветы. Через натюрморт, считает она, можно многое рассказать. Даже если нет повествования, по звучанию и силе красок, их диссонирующему спору разворачивается целая драма, «рвется связь времен», как в шекс­пировских трагедиях.

— Один мой натюрморт называется «Когда на душе было больно». Во время работы над ним у меня тяжело болели близкие, и свою боль я выписала колючими пионами, бордовыми на оранжевом фоне, — вспоминает героиня. — Помню, на выставке проходившая мимо этой работы дама воскликнула: «Какая милая картина! Рядом с ней так хорошо!» Впоследствии я не раз замечала, что людям становилось хорошо от моих «больных» работ.

Среди Гелиных цветов периодически появляются и библейские сюжеты. Особенно любимый — Благовещение.

— У Антония Сурожского есть фраза: «Богородица — это ответ всей земли на Божью любовь», — поясняет мастер, указывая на картину с ирисами. — И здесь мне хотелось об этом рассказать: о красоте мира, о наполненности его Божественной любовью. Когда я писала эти ирисы, среди лепесточков мне мерещились крылышки птиц, бабочек, ангелов.

Показывая свои работы, Ангелина повторяет: «Возможность писать для меня — это подарок от Бога». Сейчас она снова пишущий художник. Возродился интерес к живописи и к жизни. Цветет и плодоносит ее «СадНЕБЕСфантазий», который она называет, скорее, личной историей, чем мастерской.

— Слава Богу, рядом со мной люди, которые мне близки, они приходят ко мне, чтобы взять чисто техническое в живописи, и делятся со мной своей теплотой и удивительным видением мира.

Текст: Марина Дружкова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.