Бочка с рассолом

Один из наших уважаемых экспертов, кандидат педагогических наук, насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры игумен Киприан (Ященко) считает всех малышей прирожденными богословами. Оснований для такого заявления у отца Киприана предостаточно: он общается с детьми постоянно на протяжении многих лет. Среди его маленьких друзей — сироты и воспитанники детских домов, детсадовцы и школьники. Во время приездов в Нижний Новгород батюшка много беседовал с учениками Александро-Невской православной гимназии, а потом делился выводами из этих бесед с родителями. А мы делимся с вами, дорогие читательницы.

Жить святой жизнью

— Дети действительно ближе, чем мы, к Царствию Небесному. Это нам кажется, что мы их воспитываем. Мы думаем, что чего-то достигли, молиться научились… Но молитва детей бывает более искренней, чем наша. У меня есть знакомый митрополит. Когда ему бывает тяжело, он приезжает к детишкам в детский дом, собирает их и просит: «Дети, помолитесь за меня, у меня неприятности». Не на свою молитву надеется, не батюшек просит, а детишек! Вы, говорит, как помолитесь — так у меня все хорошо сразу. У детей очень непосредственная, искренняя, сокровенная молитва. А мы давно ее утеряли.

Педагогика — всегда улица с двухсторонним движением. Поэтому трудно сказать, кто кого воспитывает. И кто у кого должен учиться.

Мы только что разговаривали с гимназистами о святости. И довольно быстро пришли к выводу, что вообще-то Царство Небесное не когда-то будет, а уже внутри нас. И что наше предназначение — стремиться жить святой жизнью. Это главная цель, смысл всех наших земных маневров, которые мы затеваем в школе, дома, вообще в жизни. Если такой высокой цели не ставить, то будем летать «вельми понеже». И такие же плоды иметь.

Дети — могут!

— Однажды на Международных Рождественских чтениях в Москве, куда каждый год приезжает по 8000 человек, мы задали участникам — епископам, руководителям государства, простым учителям — вопрос: может ли наш российский народ жить по евангельским ценностям? Могут ли мотивы нашей жизни быть евангельскими, вечными?

У нас же всегда есть такое явление: Евангелия начитаемся — и можно другим проповедовать, рассказывать, убеждать… А если честно задать вопрос: ради чего я это делаю, какой смысл моих действий, — то он окажется очень примитивным, и совсем не вечным, и совсем не евангельским.

И действительно, примерно 90 процентов участников Рождественских чтений ответили с разной степенью категоричности, жесткости, что не может наш народ жить сейчас — вот такой у нас сейчас народ! — по евангельским, вечным ценностям. Честно ответили…

Но среди делегатов было много педагогов. И вдруг они говорят: «Мы, взрослые, не можем, а вот дети — они в большинстве случаев могут жить по Божиим заповедям. Вот детей — можно научить, у них это может быть реально действующим мотивом».

Бог видит под диваном

— Идем мы как-то в храм с моим крестником Сережей. Он тогда был семи лет, и его мама часто привозила мальчика ко мне, жалуясь на его непослушание. Я его оставлял у себя. По дороге он меня спрашивает: «Отец Киприан, а как ты думаешь, Бог все видит?» Я отвечаю: «Сереженька, Бог видит все наши мысли, все наши желания, переживания». Идем дальше. Вижу, что-то его мучает, какой-то вопрос. Говорю: «Сережа, ты что-то еще хотел спросить?» — «Да я вот хотел спросить: как ты думаешь, Бог под диваном тоже видит?»

А у Сережи в самом деле было такое. Он когда приезжал, забирался под диван и сидел там. Мог сидеть час, два, даже больше. Что он там делал — я не знаю. Но я понимал его: он был в таком разломленном состоянии, что ему хотелось спрятаться, уединиться, побыть одному. У него должно быть какое-то сокровенное место. И я никогда ничего не спрашивал. Вылезет — так вылезет. Это его свободная воля, она должна быть.

Он снова выслушал, что Господь видит всю душу, все сердце, все намерения. Тяжело вздохнул, как взрослый, и сделал вывод: «Да, Бог и под диваном видит…»

С тех пор как мы с ним вернулись из храма, он больше никогда в жизни не залезал под диван. На эту тему мы с ним больше не разговаривали. Но потом произошло вот что. Сережа с каким-то мальчиком играли во дворе. Тот безобразничал, кого-то толкал. И, я слышу, Сережа кричит на него: «Ты что делаешь? Бог же все видит!»

В семь лет ребенок открыл для себя лично — это его личное убеждение было! — что Бог все видит. У взрослых-то зачастую такого нет. Взрослые могут сказать: «Неприлично, люди видят». Вот и вся наша культура — что публично, а что не публично. А здесь истина: уже в маленьком возрасте человеку открылась прямая связь с Богом.

Райские намерения

— Я спрашивал гимназистов: с какого возраста можно жить в раю? Они сообразили, что возраст здесь ни при чем.

Вот умер человек — и мы начинаем гадать: где же он теперь находится — в аду или в раю? А никакой фантастики не происходит. Если он здесь не стремился жить как в раю, то никакого рая ему там не будет. Совершенно точно. Можете на себе проверить.

Простой пример приведу. У нас был алтарник, хороший парнишка, действительно святой жизнью жил…. Очень хотел быть батюшкой. Но невесту никак не мог найти, нерешительный был. И так получилось, что в 29 лет он пришел домой, сел за стол и скончался. На глазах у матери, единственный ребенок.

Она была настолько потрясена этой потерей, что прыгнула на гроб в яму и очень просила, чтобы ее засыпали вместе с ним. Священник понял ее состояние и нашел нужные слова: «Дима очень хотел быть батюшкой, да? А ты как думаешь: Господь его там не рукоположит, что ли?» Задумалась. И пока она задумалась, ее из могилы вытащили. А батюшка продолжает: «Самое главное, чего он желал в жизни, не осуществилось по каким-то причинам. Но Господь наши намерения целует. Все добрые намерения, побуждения, даже если мы здесь их не осуществили, будут осуществлены. В этом и смысл рая».

А есть ли у нас райские намерения? Создаем ли мы эти райские намерения у детишек, которых воспитываем?..

Истинная жертва

— Сейчас пост. Как мы его проводим? Что вообще такое пост? — это репетиция жизни в раю.

Церковь же не говорит: не кушайте. Кушайте. Но ешьте простую, не животную пищу, которая возбуждает страсти наши. Церковь говорит: потерпите сорок дней. Чтобы понять, что мы немощные, падшие. Прикиньтесь на сорок дней, что вы живете святой жизнью! И то бывают страдания. Вот ждем: «Когда там, через две недели Рождество? О-о-о… Вот дождусь — выпью, закушу, тогда душа в раю будет». Якобы в раю. Какой же там рай? Вот вам сейчас рай дан!

Я с детьми перед постом всегда делаю простое упражнение, и вам советую. Говорю: вот у вас листочек, вот карандашики, — нарисуйте, что вы больше всего любите покушать. Начинают рисовать: мороженое, пирожное, конфетки. Дальше я им предлагаю: «Ребятки, пост наступает. А что такое пост? Пост — это когда я жертвую Богу тем, к чему я здесь, на земле, привязан. В раю ведь этого не будет. Вот я и должен выяснить, от чего мне трудно отцепиться». Детишки понимают.

Я считаю, что они по богословию выше меня. Они чище. Я раньше в воскресной школе часто преподавал. И, прежде чем идти к детям, что-нибудь читал: святых отцов, авву Дорофея, «Лествицу», Ефрема Сирина по теме будущего урока. Иду к ним. Потрясение! Дети начинают говорить словами Ефрема Сирина. Я точно знаю, что они это не читали. Или начинают говорить, как Иоанн Лествичник — я точно знаю, что они не читали, не могли читать богословские труды. Но они очень близко к тексту говорят. Если им правильно ставить вопросы, то они очень быстро мыслят, и так же быстро начинают действовать. Это как бочка с рассолом: что в нее ни бросай — все просаливается. Все для вечной жизни, все нетленное. Вот смысл педагогики, вот смысл всякой школы. Это бочки с рассолом.

Один ребеночек просто потряс меня своим богословием. Все дети рисуют свои любимые лакомства, потом разговариваем: «А теперь возьмите красный карандаш и, кто может отказаться, поставьте на этом крест. Это будет ваша жертва Богу». Но дети же — не как мы: чтобы крест поставить — они очень мучаются. Потому что тогда правда должны будут отказаться. И вот этот мальчик рисует огромное яблоко, на весь листок. Я говорю: «Яблоки можно постом кушать. Ты почему яблоко нарисовал?» А он: «Батюшка, а я без яблок не могу прожить ни одного дня». То есть он хорошо понял, что это такая заноза. Он от всего легко отказывается, а от яблока не может.

И он берет красный карандаш и это яблоко «разрезает» пополам. Спрашиваю: «Зачем ты пополам-то разрезал?» — «Я, — отвечает, — не могу отказаться от яблока полностью. Я пол-яблока жертвую Богу, а пол-яблока буду кушать каждый день». Ну, гениально! Что тут скажешь. Он ведь жертву принес? Принес! А ведь мог бы уплетать эти яблоки и говорить: «Я пощусь».

Текст: Ольга Схиртладзе
Иллюстрации: Кира Ротанова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.