«Вот такая вечная молодость»

Есть в практике приходской жизни проблема, которая со времен «второго Крещения Руси» — конца 1980-х годов — кажется неразрешимой: где же у нас молодежь?! Каким калачом заманить, да еще и «нормальную», «правильную». Звучит этот вопрос и в среде высокого священноначалия, и в рассуждениях приходских старожилов. Оказывается, тургеневская тема социальной перестройки XIX века не изжита и в XXI столетии.

Без фундамента

В эпоху гонений в XX веке Церковь жила иными проблемами. Чего стоили одни только оцепления комсомольцами храмов в дни Пасхи и Рождества Христова… Вот уж где, можно сыронизировать, молодежь массово встречалась с православием! Да и в дореволюционной литературе по этому вопросу написано скупо.

Так или иначе, опираться на предыдущий опыт не представляется возможным. И не мудрено. Современный уклад воспитания детей изменился до неузнаваемости. В силу элементарного прерывания преемственности приходской жизни про благочестие прошедших веков и поколений приходилось в прямом смысле «вспоминать» — без опоры на практику повседневного богослужебного уклада. И священство, и паства были ограничены в полноценной церковной жизни, этой органичной основы формирования морально-нравственного облика общества.

Так или иначе, сегодня в русских православных храмах повседневный уклад приходской жизни воссоздается как бы заново, в новых формах. Ни в одну из предыдущих эпох мы не сталкивались ни с чем подобным. Церковная община всегда ранжирована: зрелые граждане, молодые семьи, пожилые аксакалы, детвора и задорное юношество — всех их можно встретить за воскресной службой городского храма. И мудрость настоятеля, конечно же, должна охватить всех и вся — найти правильный подход к каждой социальной группе.

Смена поколений: христианский взгляд

Практика показывает, что рассматривать жизнь на приходе в форме конструктора, складывающегося из отдельных кубиков молодежки, воскресной школы, евангельского кружка и службы милосердия впридачу, невозможно. Эти направления неделимы, рождаются и существуют органично и системно, по взаимной инициативе и обоюдному желанию священника и паствы. Но далеко не каждый приход крупного города в современной России может продемонстрировать подобную структуру, сформировавшуюся в полноценный зрелый духовный организм, не говоря уже о храмах в глубинке.

Прежде всего, следует учитывать череду поколений среди актива прихожан. Зачастую его костяк составляют те самые люди, воцерковление которых пришлось на период конца 1980-х — середину
1990-х годов. Та самая «могучая кучка», чьими усилиями и живым участием возникали общины ныне процветающих храмов. Кружки изучения Библии, массовые крещения и венчания по пять-шесть пар, проповеди во Дворцах культуры, клубах, крестные ходы и прочее-прочее — все это сложилось в портрет эпохи и прочно вошло в образ мыслей православного христианина, прожившего свою молодость в те годы. Задора и пыла сердец этих прихожан хватит на несколько поколений вперед. В общинах большинства приходов сегодня они формируют костяк миссионерского служения, в воскресных школах они — педагоги и директора, в службах милосердия — координаторы, помощники настоятеля, в евангельских кружках — катехизаторы и лекторы.

И вот подчас от таковых можно услышать странные филиппики, мол, молодежь нынче не та. Но это не просто банальный скрежет старческого песка на зубах. Нет! Здесь таится некая духовная близорукость, и ее, для дальнейшей профилактики, необходимо уметь распознавать.
Критический анализ подобных помыслов должен формировать у христианина объективный взгляд на феномен смены поколений. Возвращаясь на одно-два поколения назад, к родителям и дедам-бабкам наших активистов, мы увидим органичное, постепенное снижение возраста воцерковления. Родители молодежи 1990-х, при всем религиозном нигилизме, нашли в себе силы к волевому рывку навстречу терпимости к православию в РСФСР. Политику и экономику любой страны всегда вершит зрелое, взрослое население, а не студенты и школьная молодежь. И вот уже та самая «молодежь», начав с серьезным видом дерзко и размашисто строить новую Россию, строит ее в том числе и в общественно-религиозных проявлениях. А потом в храмы пришли их дети — те, кому теперь уже под 30 лет и более. Они венчаются, приводят своих детей и могут даже предпочитать исповедь приему психолога. Они видели другую Россию, начала XXI века, совсем другую страну, но ничуть не хуже той, что осталась в прошлом веке.

Пока Господь не уврачует

Почему же так получается, что сегодняшние 50-летние активисты-прихожане зачастую так наивно близоруки во взгляде на современный уклад церковной жизни? Неужели не очевидны колоссальные тектонические сдвиги в омоложении приходящих в общины новых поколений христиан, в их поведении, суждении, поступках? Почему с высоты своего полувекового опыта «молодежь девяностых» сегодня не замечает вокруг ровесников себя тогдашних, ныне наполняющих храмы? Или не хочет замечать?

Причина проста — непроходящая, затянувшаяся молодость этого поколения, не признающая необходимость смены взглядов и ориентиров в системе личностных ценностей. Это когда в голове еще 30, а в паспорте уже 50. Биологический возраст, к сожалению, не тождествен духовному, возраст личности отстает от возраста тела, душа не поспевает за ним. Для верующего человека данный закон очевиден, но для светского составляет вызов, так как для него духовное вторично по отношению к материальному. Эту суровую реальность признает лишь христианская антропология, в пику дарвиновской теории о скорейшем приспособлении ради выживания и растущем с годами интеллекте и опыте как инструменте успешного приспособления.

Есть еще и предпосылки этой близорукости — целый комплекс социально-экономических, морально-нравственных, политических, исторических и культурных факторов. Рожденные послевоенным «молчаливым поколением», строившим долгожданный мир и благоденствие, нынешние 50-летние стали «золотой молодежью» советской эпохи. Лучшая система образования и здравоохранения, обширнейший социальный пакет, а главное — кипельно чистая идеология. Впрочем, «чистая» не значит здоровая. Помножьте эти предпосылки на «золотой век» военно-промышленного комплекса и космической программы СССР к 1975 году — и головокружение от успехов начнет пробивать потолок. Побочным эффектом социального эксперимента над населением стали его энергичность и инициативность, оторванные от реальной жизни (социальный кризис и идеологическая деградация страны были восприняты как рывок в прогрессивное будущее). Упитанность комфортом социалистического детства отбила потребность бороться за его идеологическое обоснование. А самое страшное — у этого поколения отсутствовала инициатива к деторождению, и если дети несмотря ни на что появлялись, им пропагандировалось то же самое.
Все эти издержки человеческого рационализма Господь рано или поздно исправляет и врачует Своим Промыслом. Тем временем, целое поколение, попавшее в капкан истории, потратило почти 10-летие на освобождение из него и залечивание ран. Время его физиологического роста не совпало с периодом роста духовного, личностного. И реальный возраст личности многих 50-летних сегодня — примерно около 30 с небольшим лет максимум. Все дела-дела невпроворот…
Пастырь на приходе, безусловно, должен учитывать этот поведенческий аспект общественного служения прихожан.

А что же нам с того, скажет читатель, какая практическая польза? Ответ на поверхности. Община храма — это не коммерческое предприятие с трудовым коллективом на производстве. Здесь нет необходимости измерять выработку кпд на величину прибыли, потому что прибылью являются сами люди. Они и есть тот жемчуг, бисер евангельский, за который платится огромная Жертва Христова.

И если кто-то из читателей сможет увидеть себя в прочитанном, пусть лучшим богатством для него станет новый опыт видения в ближних своих, стоящих в храме, тех самых детей: кто-то успел подрасти телесно, но юн и молод душой; а кого-то Господь еще обязательно проведет за руку тернистыми тропками к самой вершине — к горнему Иерусалиму. Горе имеем сердца!

Иерей Алексей ГИЗАТУЛЛИН (Городецкая епархия)