Два крыла

Известная поэтесса, музыкант, автор-исполнитель Людмила Кононова — частый гость в Нижнем Новгороде. В конце прошлого года она снова приехала в наш город, чтобы порадовать своим творчеством студентов Нижегородского филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Певица показала юным зрителям музыкальную программу «Два крыла» и дала интервью нашей газете.

— Название вашей программы — «Два крыла». Птица, о которой вы поете и читаете стихи, зовется русской поэзией. Одно крыло — те, кто ушел в изгнание, нес крест эмиграции. Второе — поэты, оставшиеся на родине. Почему возникло желание рассказать о творчестве тех и других на одном концерте, с одной сцены?

— Чтобы представить трагедию послереволюционной России в большей полноте. «Два крыла русской поэзии» — таково полное название программы. Ее герои — поэты, вышедшие из Серебряного века. Меня очень интересовало, как они — носители слова — шагнули в век железный, и что из этого получилось, кто что из этого вынес. После 1917 года главной миссией русской эмиграции была проповедь православия. Затем — культурная миссия. А те, кто остался здесь, стали настоящими исповедниками. Они нам оставили бесценный опыт прохождения сугубых испытаний, нечеловеческих, в которых сохраняли и достоинство, и образ Божий, и веру.

Мы читаем в акафистах о том, что Гос­подь испытывает праведника, как золото в горниле. Те, о ком я говорю и пою в программе, свое серебро переплавили в золото в горниле испытаний. Это был и глубинный приход к вере. Всех их крестили в младенчестве, но кто-то утратил веру и снова ее обрел, кто-то пронес сквозь испытания. Как Анна Андреевна Ахматова. Представьте: четыре инфаркта, гражданская казнь, когда ее объявляют врагом по всей стране, трехкратный арест сына, годы страха за его жизнь, смерть друзей, трудно вообще понять, как человек это пережил! И перед смертью она говорит: «Я счастлива, что жила в это время и была свидетелем событий, равных которым не было». Кто-то сетует: «Ох, как тяжело сейчас жить…» А я думаю, что им было страшнее, чем нам сейчас. И они прошли сквозь предельные, библейские испытания души, когда любое решение несет в себе зло. Ахматовой после третьего арес­та сына (а ее до того ничем нельзя было заставить сотрудничать с режимом) дают понять: если она напишет цикл стихов, посвященных Сталину, возможно, Льву Гумилеву будет облегчение участи. Ее заставили. Она пишет, цикл публикуют, сына не освобождают, и от Анны Андреевны отворачиваются даже те, кто чтил ее стойкость. Человек несет двойной позор.

— Вами много написано о новомучениках и исповедниках российских, о святых царственных страстотерпцах. Эти песни — как призыв вновь и вновь возвращаться к их подвигу и приносить покаяние. Почему эта тема стала так близка?

— Моя мама родилась на советской каторге. И я росла под ее периодически повторяющиеся рассказы о том, как они там жили, что такое сталинское время, как она искала отца, как пришла справка о реабилитации уже при Хрущеве. И все это проходило перед моим взором как кинолента, годами. Оно не могло не вылиться… Первое стихотворение на эту тему — «Посвящение деду» — я написала в 1987 году: «Да не видела я, да не ведала я, как костьми дорогих засевались поля…»

Новомученики… Ведь это не просто жертвы, а молитвенники! Они нас поддерживают в тех испытаниях, которые мы сейчас проходим. Гибель нам пророчествуют начиная с конца восьмидесятых — начала девяностых, а Россия все держится. Уверена, и их — новомучеников — молитвами. А царская семья в моей жизни… Помню, как мне в 1985 году подарили напечатанный на машинке в тет­радке в клеточку молитвослов. Утренние и вечерние молитвы. Это был драгоценнейший подарок! А потом, в начале девяностых, появилась духовная литература и то, что касалось Николая II и его семьи. Первое, к чему я прикоснулась, были материалы следователя Соколова и генерала Дитерихса. У меня не вмещалось в сознание…Как?! Неужели с ними могли так поступить? Когда я стала писать об этом, становилось легче. «Золотила храмы летняя заря. Распинали хамы батюш­ку-царя. Серая шинелька, ростом невысок. На Голгофу-горку заскрипел во­зок». Когда я пою это, происходит некое преодоление. В слове, вообще, происходит преодоление, и появляются силы жить дальше. И ты этой силой можешь поделиться. Ведь слово — переведение событий в образ, в символ.

— В вашей программе прозвучали стихи поэта-эмигранта Арсения Несмелова, вы очень проникновенно их читали. Как этот человек, его творчество вошли в вашу жизнь?

— Несмелов — псевдоним, настоящая его фамилия — Митропольский. Кстати, Несмелов — это фамилия его друга, погибшего под Тюменью. Когда я впервые прочитала его стихотворение «В этот день», оно меня просто поразило! Речь идет о феврале 1917 года, революции, с которой, на самом деле, началась трагедия России: «В этот день страна себя ломала, Не взглянув на то, что впереди. В этот день царица прижимала Руки к холодеющей груди»… Как-то отрезонировала сразу душа. Ведь настоящее поэтическое осмысление февральских событий, по сути, — редкость. Стихов об этом не так уж много. Я стала искать автора. Им оказался Арсений Несмелов. Он — участник тех событий. Поручик Митропольский возвращается по ранению с австрийского фронта в Москву и видит толпы народа, эйфорию, в которой многие пребывают после Февральской революции, начинающуюся анархию, это сумасшествие. Поэт напишет потом: «Я видел, как Родина медленно сходит с ума». И еще: «Я не понимаю, почему Февральскую революцию, начавшуюся с массовых расправ с офицерами, называют великой бескровной». Стихотворение «В этот день» драгоценно именно тем, что человек все видел свои­ми глазами.

После поражения восстания юнкеров Митропольскому удалось уйти из Москвы. Добрался до Омска, вступил в армию Колчака, участвовал во всех сражениях этой армии. Когда белые войска заняли Пермь, там издавалась газета, и в ней уже были стихи молодого поэта. В Омске он тоже писал в войсковую газету. Дорого то, что поэты-эмигранты, о которых я говорю, воевали. Ведь когда появляются особенно пронзительные строки? Когда ты чувствуешь потребность в них. Того, кто рядом с тобой сражается, того, кто ранен, кто пал духом. Это естественное желание — поддержать, да и самому проговорить, что происходит, выплеснуть боль.

После ареста Колчака, которого под стражей держали чехи, происходит событие, которое становится легендой Белого движения. Некий храбрый офицер прорывается сквозь кольцо оцепления и в последний раз отдает адмиралу честь. Этим офицером был Арсений Митропольский. После гибели адмирала поэт с армией Каппеля выступает в великий Сибирский ледовый поход. Это трагический путь. Каппель погибает, до места назначения доходит лишь шестая часть 30‑тысячной армии. В это время на юге России сражается казак Николай Туроверов — другой будущий известный поэт-эмигрант. У него в армии Каппеля были друзья-казаки, и он пишет потрясающее стихотворение о том Сибирском походе «Было их с урядником тринадцать», заканчивающееся словами: «Ветер стих. Повеяло покоем. И, доверясь голубым снегам, Весь разъезд добрался конным строем Без потери к райским берегам».

А для Арсения Несмелова гражданская война заканчивается во Владивостоке в 1920 году. Потом он эмигрирует в Харбин, где вырастает в крупнейшего поэта русской эмиграции восточного крыла.

— Чем сейчас более всего наполнена ваша жизнь? Творческими планами? Домашними заботами?

— Я теперь больше радуюсь. Наверное, потому, что учусь больше доверять Богу. И, может быть, оттого, что достаточно уже проговорено. Последнее стихотворение, которое стало песней, — это мое обращение к Родине. Своего рода резюме, квинтэссенция творчества… Оно называется «Кто же ты».

Перебили хребет, обескровили,
Заставляют плясать на костях…
Кто же ты, моя горькая Родина?
Только бедный замученный прах?

Или феникс из праха воспрянувший!?
То восстанешь, то снова падешь,
И со дна, китежанкою канувшей,
Наблюдаешь вселенский галдеж.

А вокруг свистопляска и маята,
Тьмы, идущие против рожна,
Где больна и нема, и такая ты
Оскуделому миру страшна.

Где для всех ты — заноза и пугало,
И полощут, как бабье тряпье,
Твое имя — горящее уголье
Первородное имя твое.

И в тоске о родимой сторонушке,
Выкликает пастуший рожок:
«Китежанка, сестрица Аленушка,
Выплынь, выплынь же на бережок!»

Откровеньем на сердце уроненным,
Где скитальцу обещан очаг…
Это ты — моя светлая Родина,
Драгоценная в Божьих очах!

Беседовала Надежда Муравьева

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.