Где ты, Тутаев?

В самом деле, где? Никто и не знает. Из трех географических названий, обозначенных в программе паломнической поездки, — Толга, Ярославль, Тутаев — даже Толга кажется более знакомой, — ведь есть известная икона. А Тутаев? Где ты? «Да тута я», — так и слышится в ответ. Притулился на берегах Волги неподалеку от Ярославля. Однако из Нижнего Новгорода добираться не близко…

Русь приволжская до того старинная — ум теряется во временных глубинах. Темно там, в недрах истории, только святые и святыни светят, и сколько их! Еще в начале пути, в автобусе, открылось в рассказе гида бесконечное перечисление: родился, подвизался, почил… чудеса, явленные иконы. «Яко рыбы безгласные», — поется в акафистах о бессилии передать словами красу небесную. Так именно чувствует себя журналист, дерзнувший писать о богатствах духа.

Там, где Толга впадает в Волгу

Если хотите пожить в Толгском монастыре — трудником, например, — сестры радостно примут вас. Вот и гостиницы, целых три. Только сразу подумаешь: где же трудиться? Все благоустроено — цветочек к цветочку, камушек к камушку, на огородах ни травинки лишней…

Монастырь возник в XIV веке на реке Толге. Сейчас не сразу обнаружишь крошечный ручеек, — а когда-то не только ловили рыбу, но и на лодках ходили. Вдоль неприметной Толги белеют стены обительской крепости, за ними видны бирюзовые главки с крестами, башня колокольни.

Над святыми вратами мозаичный Нерукотворный образ Спасителя. Всюду розы, петунии — на клумбах, в подвесных вазонах.

Мы прибыли к утренней службе. Летом она идет в холодном Введенском соборе. Возведенный в конце XVII столетия, он сохранил невесомых оттенков фресковую живопись того времени.

Пока монахиня в центре храма вычитывает канон празднику и часы, по верхней галерее переходим в соседнюю Крестовоз­движенскую церковь — древнейший в монастыре каменный храм. Он построен в 1625 году (один из жертвователей — царь Михаил Федорович, первый в династии Романовых) и был непоправимо, казалось, разрушен в годы большевизма,  — центральный свод обвалился, не выдержав «попечений» новых хозяев, — однако не так давно восстановлен. К этому теплому, действующему только зимой храму в древности пристроена низкая и сумрачная одностолпная палата. Единственный мощный столп посреди помещения окружен образами. Среди них и главная обительская святыня — Толгская икона Пресвятой Богородицы. Рядом за аналоем сестры попеременно читают акафист.

Явлением иконы открывается история монастыря. В 1314 году епископ Ростовский Трифон, направляясь в Ярославль в поездке по Волге, заночевал в лесу недалеко от города. Проснувшись в полночь, он увидел на другом берегу светлый столп, к которому через реку оказался переброшен мост. Епископ прошел по чудесной переправе и увидел образ Пресвятой Богородицы, стоящий на воздухе. В тот же день на месте обретения иконы была построена деревянная Введенская церковь — первый храм будущей обители. Многие получали помощь от этого образа Владычицы, один из них — царь Иоанн Грозный, исцеленный от тяжкой болезни ног.

Приложившись к иконе, возвращаемся во Введенский собор. За решетками окон застекленного перехода видны стены и башни, разбегаются дорожки, утопает в цветах часовенка святителя Трифона.

В притворе лавочка. Есть местные святыньки — масло и ладанки от Толгской иконы, кедровые четки (в монастыре растет роща-кедровник) — на 100, 50 косточек и совсем малышки — на десять: на руку не наденешь, разве на палец.

Исповедь уже идет в северной галерее. Осторожно заходим в храм. Служба по-монастырски тиха: слышен голос священника и хор, а любое слово и движение молящихся отзывается таким звонким эхом, что все стоят недвижно, подражая группе насельниц в черном у левого клироса, — только руки взлетают в крестном знамении.

Слева от алтаря — рака с мощами святителя Игнатия Брянчанинова, наставника современного монашества. Обретенные в 1988 году в разоренном Николо-Бабаевском монастыре (месте прижизненных трудов святого), они были буквально спасены в Толгской обители, к тому времени первой в России восставшей из пепла богоборческих времен.

После службы у высокого крыльца собора нас ожидает мать Никона. За ней идем под надвратной Никольской церковью к берегу Волги. Здесь пристань — можно добраться теплоходом из Ярославля. По ту сторону волжских вод, — показывает матушка, — и пребывал владыка Трифон в ночь явления Толгского образа.

Стоим, вдыхаем речной воздух, слушаем хлопанье крыл, — ангельских? Ангелы-флюгеры реют над нами на шпилях монастырских башен, а вокруг них трепещут голуби, свившие под карнизами гнезда.

Посещаем кедровник. Его заложили в XVI веке на месте второго обретения Толгской иконы после большого пожара, уничтожившего деревянный Введенский храм. По преданию, две кедровые шишки привез из Сибири первопроходец Ермак в подарок Иоанну Грозному, царь пожаловал их монастырю, а монахи вырастили из семян целую рощу.

Еще одна здешняя святыня — часовня над местом погребения 46 монахов-мучеников, погибших от рук поляков в смутном 1609 году. Первоначально монастырь был мужским; как женский он, закрытый после революции 1917-го, возродился в наше время — к 1000-летию Крещения Руси — под руководством игумении Варвары (она и теперь правит здесь)…

В чистеньком, обложенном камнем пруду живут утки и лебеди, их радостно кормят кусочками хлеба дети из нашей группы. Солнце уже печет, гулять становится все труднее — перебираемся из тени в тень.

У ворот продают монастырскую рассаду – клубника, смородина, малина. Садоводам удержаться трудно, и вот кустики-цветочки дальше путешествуют с нами.

Жара по-ярославски

Такое уж нынче лето: температура колеблется от тринадцати до тридцати трех без предупреждения. Путешествие это выпало на верхние показатели термометра, и теперь Ярославль для нас — город, конечно, в чем-то северный, но невыразимо жаркий.

Движемся на автобусе к историческому центру. Вот промелькнула красно-кирпичная Богоявленская церковь (1693).

И пошли храмы — один другого краше, и все почти XVII века, и все построены благотворителями, по красоте строения стремящимися превзойти один другого. Остановились мы на площади рядом с Успенским кафедральным собором. Опять-таки благотворитель — уже современный — построил этот храм в 2010 году на месте древнего, первоначально возведенного в 1215-м, многократно разрушенного и восстановленного, а в 1937-м взорванного большевиками.

От собора идем сквером к Волжской набережной. Здесь ярославская «стрелка» — место впадения в Волгу реки Которосль. К востоку от собора — памятник или, скорее, воспроизведение в камне иконной композиции — Трех Ангелов рублевской «Троицы».

Сворачиваем на Которосльскую набережную. На краешке откоса — старинная беседка-ротонда. Далее один за другим выплывают из-за поворота прибрежные храмы — массивные, приземистые, на века строенные.

Церковь Никола Рубленый город. Уже и «города рубленого» — кремля, у стен которого был когда-то построен храм — нет в помине, не выдержал натиска Смутного времени, а храм стоит.

От него невдалеке видне­ется столь же белоснежный Спас на Городу. Храм действует. Заходим и попадаем на таинство Крещения — восприемники, отвечая на вопросы священника, отрекаются от сатаны, сочетаются Христу.

По затененному деревьями Воскресенскому бульвару движемся к Кирилло-Афанасьевскому мужскому монастырю. Навещаем в городе еще Казанский женский монастырь — с чтимой Казанской Ярославской иконой Пресвятой Богородицы. Но вот от жары силы потихоньку испаряются — дальше выдержим ли?

Под прохладным Покровом

Первое за день свежее дуновение настигает нас здесь, под сводами Покровской церкви в Тутаеве, — на Романовской, левобережной его стороне (есть еще правобережная  — Борисоглебская).

«У вас полчаса», — сказала в микрофон Ирина, когда автобус остановился у храма. «Много», — дружно выдохнули мы, с трудом отрываясь от кондиционера. «Мало! Вам точно понравится», —улыбнулась наш гид.

Сделав несколько шагов в низком пространстве со множеством огромных полутемных образов по стенам и в киотах, окружавших центральные столпы, я поняла, для чего отправилась в эту временами мучительную для немощного организма поездку. И теперь только осознала, что настоящего, истинно русского православного храма не видела еще никогда. Переходя от иконы к иконе, будто перелистывала страницы роскошного альбома древней живописи. Редкий образ Богородицы «Прибавление ума». Неожиданно молодой, радостный Николай Чудотворец. «Преображение Господне»… Полчаса нам, конечно, не хватило. Еще запомнила: ближе к алтарю, в восточной части храма (узкий проем был отделен цепочкой) на аналое рядом с праздничной иконой Обретения главы Иоанна Предтечи лежала… наверное, это тоже считается иконой? Сделанная из дерева и раскрашенная глава самого Крестителя Господня.

Покровский храм чудом не разорили в лихолетье большевизма. «Как все внесли сюда в семнадцатом веке, так и осталось», — сказала Ирина. И сама я испытывала нечто подобное — меня как «внесли»… не оставили, нет. И все-таки еще немножко стою там, где-то рядом с образом святителя Николая. Жаль, не привезли нас сразу сюда. Но, может, не иссушенные 30-градусными мытарствами, мы так полно не восприняли бы «глас хлада тонка» 400-летней давности?

День продолжался, а полученный глоток прохлады больше не давал разгуляться жаре. Ехали мы по Тутаеву-Романову, все веселее поглядывая в окна на бодрые старые домики — и деревянные, и крохотные каменные особнячки. Потом пешком под кружевной тенью аллеи добрались до откоса над рекой. Красавица красно-белая Казанская церковь выросла перед нами — точно не она на обрыве, а обрыв ею держится, — с непривычно, наискосок отстоящим стержнем колокольни. Но и сверху, с высокого берега, и с воды, как мы вскоре убедились, смотрится эта вольная композиция прекрасно.

Вот и Волга с влажным ветром и брызгами волн. Нам предстоит речное мини-путешествие — несколько минут на пароме. Тоже в Тутаев, на этот раз Борисоглебск.

Спас над Волгой

Создал же Господь игрушку — тутаевский Спасский собор! Издали хорош — виден весь на ладони высокого берега, и вблизи — залюбуешься. Окружен солидной каменной стеной, впору монастырю. Это тоже XVII век, тоже «как все внесли…» Снаружи — каменная симфония цветных балясин, гирек, арочек, колонок — витых, простых, парных. Церкви две: нижняя — Смо­ленская, в расположенную над ней Воскресенскую ведет высокое крыльцо. Лестница крутая, с трудом преодолимая. На краешке верхней ступеньки словно ожидает нас местный кот — дымчатый, строго смотрящий.

Верхний храм окружен тремя обширными галереями. Они расписаны местными мастерами тогда же, после постройки. Можно долго бродить, рассматривая. Живопис­ного поля много, и художники не поскупились — изобразили не только Ветхий, Новый Завет, церковную историю, но и сложные аллегорические сюжеты: например, «Союз Христа и Церкви», «Яко Твое есть Царство…»

В храме, освещенном пробитыми из галерей окнами, идет вечерняя служба. Читают шестопсалмие: непривычно медленно, истово, как в том же дальнем веке.

Сокровище собора — огромный, взглядом не сразу его окинешь, образ Спаса Нерукотворного, созданный преподобным Дионисием Глушицким в начале ХV столетия. Под иконой узкий лаз, через который «пронимаются» — проползают — паломники. На деревянном полу миллионами коленей проточены две гладенькие полированные ложбинки.

Ежегодно в воскресенье перед днем памяти пророка Илии (2 августа) с этим образом устраивается городской крестный ход. Через Волгу икона переправляется на пароме.

Слева от Спаса — «Никола Можайский». Образ Николая Угодника выточен из дерева, а одеяния шиты из ткани. Говорят, таких облачений несколько, разных цветов, — при нас были белые.

Поразил еще один образ: в центр крупной доски вставлено деревянное объемное Распятие с фигурой Господа, а вокруг живописью изображены предстоящие.

В день нашего путешествия праздновалась память иконы «Благодатное Небо». Этот образ Богородицы есть в соборе. Он написан в начале ХХ века для расположенного неподалеку Леушинского подворья петербургского Иоанновского женского монастыря. Скит ушел под воду Рыбинского водохранилища, а икона попала в Воскресенский храм. Правда, сейчас здесь находится копия — сам образ вернули в возрождающийся, уже на берегу, Леушинский скит.

Морем житейским обуреваемые

Не только иконы, но и люди обретали приют в ограде Воскресенского собора, спасаясь от затопления — волнами не речными, но житейскими. Архимандрит Павел (Груздев), родом из города Мологи, сейчас также оставшемся на дне рукотворного Рыбинского моря, последние свои годы жил в сторожке собора — домике у ворот. Под конец трудолюбивого и смиренного пути — голодного детства, монашеского пострига, разорения обители, тюремных, лагерных скитаний, — он вернулся на родину и долго еще утешал в скорбях и наставлял приходящих к нему. Перед отъездом в Нижний мы побывали на могилке отца Павла.

Над семейным захоронением Груздевых устроен просторный навес, вся наша группа укрылась под ним. Кто-то читал литию, другие подпевали. Когда стали прикладываться ко кресту-памятнику, по крыше забарабанили крупные капли. Вот так, только что от жары в Волгу нырять хотели, а теперь дождя испугались. Но зонтики остались в автобусе, идти минут пятнадцать, спрятаться некуда. Батюшка Павел, помоги!..

Дождик, пошумев, унялся. По мокрому проселку домчались мы к нашему транспорту. Только тронулся автобус, ливень снова рухнул, по стеклам потекли не струйки — водопады. Так ехали до Ярославля, а потом тучи разошлись.

В центре города вечер. Солнце клонится за крыши двух-трехэтажных домов, улочки подсвечены розовым. Хочется погулять по ним, но нет уже сил, и времени тоже — пора нам домой.

Текст и фото: Светлана Акимова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.