И храм на краю земли

Целый год Ольга провела на полярной станции Беллинсгаузен, снимая фильм. Полнометражный документальный фильм о том, как пятнадцать человек зимуют в Антарктиде. Премьера фильма «Зимовка» недавней выпускницы режиссерского факультета ВГИКа Ольги Стефановой состоялась в Москве в прошлом декабре. С тех пор в Интернете время от времени появляются сообщения о показах на фестивалях во Владикавказе и Верхотурье, Саратове и Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и Перми… А ещё на личной странице Ольги опубликован замечательный дневник «Антарктида. Письма домой».
О своей «земле обетованной» Ольга рассказала в эфире дивеевской студии радио «Образ» инокине Макарии (Огудиной). К слову, в Свято-Троицком Серафимо-Дивеевском монастыре Ольга Стефанова — частый гость и одна из создателей документального фильма про обитель.

— Антарктида — самая южная часть нашей планеты. Как вы туда добирались?
— Путь занял сутки. Мы летели на самолёте через Мадрид и Сантьяго, а с самой южной точки Чили, города Пунта-Аренас, на военном чилийском самолёте до Антарктиды — несколько часов. Обратный путь был длиннее: наша пересменка выпала на рейс ледохода «Академик Фёдоров», и две недели мы шли на нём до Южной Африки, оттуда уже летели до Москвы через всю Атлантику.

— Нельзя сказать, что Антарктида у нас на слуху. Как появилась мысль поехать туда снимать фильм?
— Когда эта идея пришла в голову, я совершенно ничего про Антарктиду не знала. Дело было так. Я снимала кино про вунканологов на Курильских островах. Наткнулась на книжку Владимира Санина «Трудно отпускает Антарктида». Обычно такие книжки прочитывают в детстве или в ранней юности, а меня угораздило прочитать её только сейчас. С тех пор я, что называется, заболела Антарктидой. Поняла, что должна прожить кусочек жизни на этом континенте.
Я как раз искала такую фактуру для фильма, такую сферу жизни, где можно пройти через всё, о чём рассказ, самой, пережить всё вместе со своими героями. Чтобы наблюдения, которые составят основу фильма, были бы не извне, со стороны, а максимально изнутри. И, во-вторых, хотелось найти такое «время-пространство», где есть яркое, кинематографичное движение человека к самому себе.
Стала собирать статьи в Интернете, с удивлением узнала, что в Антарктиде пять российских станций, стоит православный храм — самый южный на планете православный храм… Через Интернет списалась с ребятами, которые там зимовали.
Конечно, попасть в Антарктиду было непросто: за пятьдесят лет существования наших станций я, по подсчётам моих товарищей-полярников, стала пятой российской женщиной, которая там побывала на зимовке, а мои предшественницы были женами начальников станций и работали на станции метеорологами, поварами или биологами.
Я пошла к руководителю нашей студии — получить «добро». Не сразу, но он поддержал меня. Выхожу со студии — и сразу же телефонный звонок: мне звонят из авиационного комплекса Ильюшин и приглашают в Антарктиду снимать испытания по сбрасыванию грузов на самую труднодоступную станцию Восток. Чудо. Благословение свыше.
Десять дней пришлось ждать погоды, и я была в большом нервном напряжении. Но стоило ступить на эту землю, как всё напряжение куда-то ушло, и появилось необыкновенно светлое чувство. Ослепительная белизна на несколько километров. Люди — радостные, румяные — встречали нас с теплотой и миром. Та первая поездка была совсем короткой — дней пять. Но это были пять удивительных радостных дней, которые утвердили меня абсолютно: надо ехать в Антарктиду на год, зимовать.

— Этот материк открыли в 1820 году русские мореплаватели. Первыми, через шестьдесят пять лет, на него ступили норвежцы. И кто только там ни побывал в последующие годы! — англичане, французы, голландцы, американцы… А кому принадлежит эта земля?
— Она никому не принадлежит. Это уникальная земля. В прошлом году исполнилось полвека, как был заключён договор об Антарктиде, который закрепляет её в статусе Международной научной исследовательской лаборатории. Есть страны, которые претендуют на какую-то часть Антарктиды, но договор не признаёт никаких претензий. Там земля без границ, там все живут на своих станциях и ходят друг к другу в гости без виз — китайцы, чилийцы, поляки, русские… Одиннадцать государств представлены в Антарктиде. И многие вещи делаются «всем миром». Если зимует на Беллинсгаузене травматолог, единственный на весь остров — больных со всех станций с переломами и производственными травмами везут к нему. У чилийцев стоматолог — значит, зубы все лечат на базе Фрей.

— Чем там занимаются люди?
— Это зависит от положения станций. Зимовка на Беллинсгаузене — это время, когда в полной изоляции от Большой земли на станции обитает только её зимовочный состав, 15–20 человек. Трое из них, как правило, учёные — метеоролог, биолог, гидролог. Все остальные обеспечивают непосредственно жизнь станции — механики ДЭС, водители, строители, повар, доктор, эколог, радист. Два-три щитовых домика на сваях, вокруг только снег и лёд. Холод, ветер, темень… Маленький замкнутый коллектив в замкнутом пространстве. И длинная, медленная зима.
А в сезон, то есть антарктическим летом, снег тает. Из бухты уходят айсберги, природа оживает, воздух наполняют звуки капели и голоса вернувшихся птиц — полярных крачек, поморников, пингвинов. И на станции наступают настоящие «жаркие деньки». Беллинсгаузен в сезон превращается в гостеприимный дом, двери которого открыты для гостей со всего мира — учёных, студенческих школ, научных и правительственных делегаций, туристов.
Через полгода все уезжают снова, и остаются те, кто снова будет поддерживать жизнь на станции, чтобы к следующему сезону люди могли приехать в обжитое, тёплое пространство и приступить к работе.
Круглый год идут метеонаблюдения. Метеоролог четыре раза в сутки снимает показатели с приборов и отправляет данные во Всемирную метеорологическую организацию.
О них я и сняла «Зимовку», старалась сделать акцент на людях. Вот приехали люди, их никто специально не подбирал, и им нужно ужиться в течение года. В результате получилась история дружбы двух полярников — повара и доктора. Драматическая история…

— А о чём будет ваш фильм про антарктическое лето?
— «Зимовка» охватывает только события антарктической зимы, и ни слова не успевает сказать про сезон. Поэтому решено было делать вторую серию, на досъёмки которой я ездила снова в Антарктиду, но на этот раз всего на месяц. В фильме будет рассказано о взаимоотношениях чилийцев, китайцев, русских. И о том, почему люди рвутся в Антарктиду, что там есть такое, что долгое время снится…
Ведь снежная Антарктида — как белый лист, на котором, особенно в бытовых деталях, отчётливо видны особенности национального духа каждой страны. На уругвайской станции Артигас, например, всегда много фруктов и мороженого, во время обеда полярники смотрят футбол, а по вечерам учат друг друга танцевать танго. Южный темперамент даёт о себе знать и во льдах…
Прощаясь с антарктической зимой, в сентябре, мы устраивали на Беллинсгаузене масленицу. Гвоздём программы стал поэтический вечер: китайцы, чилийцы, уругвайцы и русские читали стихи об Антарктиде собственного сочинения на родных языках. Ясное дело — мало кто понимал друг друга, но через ритм звуков, свет глаз и ясность улыбок передавалось нечто более важное, чем значение слов.

— Там экстремальная обстановка, зимой бывает до 80 градусов, летом не выше нуля. И коллектив маленький. И оторванность от Большой земли. Что новое узнают о себе люди в такой ситуации?
— Могу сказать про себя. Первое время я пребывала в эйфории. Радовало всё: погода, природа, как устроен быт, еда, баня. Поражали айсберги, льды, антарктическая стихия, сильные ветра, любопытные непуганые пингвины, морские слоны. Но потом, когда я освоилась, когда всё вокруг стало обычным и привычным, впечатления несколько изменились. На антарктической полярной станции — маленький замкнутый коллектив. И всё, что составляет твою жизнь, всё, что тебя окружает — это, по сути, лишь те люди, которые зимуют вместе с тобой. Пятнадцать человек. И за год надо научиться терпеть друг друга, даже если вы не питаете никаких дружеских чувств.
Эту зимовку я впервые жила в тишине, когда есть возможность прислушаться к себе, увидеть, какая ты есть. Всегда казалось, что лёгкая, уживчивая. А тут начинаешь понимать, что всё ты про себя придумала, и истинное твоё нутро начинает вылезать. И люди начинают раздражать. Не можешь вытерпеть, что кто-то стучит пятками по коридору. Рождается чувство неприязни, и ты не можешь прощать. Единственное, что спасает, — это когда смотришь внутрь себя и осознаёшь, что это ты неправа, а не кто-то ещё. На Большой земле возникла проблема — отошёл от человека, и всё снова хорошо. А здесь — один и тот же дом, умывальник и стол.

— Счастье, что есть церковь, можно исповедоваться, с батюшкой поговорить. Как устроена церковная жизнь в Антарктиде?
— Службы бывают в субботу вечером, в воскресенье утром и в праздники. В остальные дни батюшка работает наравне со всеми — будь то строительство, ремонт или дежурство по камбузу. Кстати, ни на каких других станциях священнослужители не зимуют, только на нашей.
Я зимовала с отцом Сергием Юриным — у него это была уже вторая зимовка. Отец Сергий — человек полярного духа, ему там всё не в тягость. А медосмотр показал, что он в коллективе экспедиции ещё и самый сильный. Полярники все его уважали. Верующих людей там не так много, и если бы священник отделялся от коллектива, то и желания идти «на горку», в церковь (она стоит на горке высотой метров пятьдесят), у них бы не было. А когда мир «под горкой» и «на горке» соединяется — это здорово. Если батюшка с людьми, то и они к нему тянутся, желают узнать, во что же он верит, чем живёт. В нашу зимовку я наблюдала приход к вере людей в возрасте, советского воспитания. Трое из нашего коллектива впервые в жизни причащались в Антарктиде!
У священников, зимовавших на Беллинсгаузене, за семь лет существования Троицкой церкви накопился целый кладезь историй: как крестили туристов прямо в ледяном океане, как китайцы всей станцией приезжали на Пасху и мужественно выстаивали всю ночную службу, а потом все по очереди звонили в колокола, как чилийцев обращали из католичества в православие, как венчали дочь русского полярника с чилийским офицером…

— Трудно отпускает Антарктида?
— Очень трудно. Мне она снилась целый год. Один и тот же сон — я никак не могу добежать до горки, к храму, что-то меня отвлекает, мне уже улетать, а в церкви я не была. И вот в один сон я всё-таки добралась до храма, попала на службу и всех повидала. Мой дух там, в Антарктиде.

— Вы пишете: «Чувство свободной радости знало моё сердце». Почему здесь мы это чувство не переживаем?
— Наверное, там легче не привязываться к земному. Происходит освобождение от житейских проблем. Забываешь, для чего нужны деньги. Механик — ровня академику, все сидят за одним столом, становятся друзьями. Ценны другие вещи: что у тебя в душе, добр ли ты и отзывчив, скор ли на помощь. А ещё там, на краю земли, — острое чувство Бога, Его присутствия. Выйдешь куда-нибудь за пределы станции, поднимешься на скалу, стоишь, смотришь вокруг — и такая радость необыкновенная в сердце разливается: как хорошо у Тебя всё устроено, Господи, как красиво! Как я счастлива, что могу прожить этот год здесь, спасибо Тебе за это! И за людей, с которыми Ты познакомил меня, и за всё, что здесь открылось! Как хорошо, что Тебе есть дело до каждой минутки моей жизни! Слава Тебе, Боже, за всё во веки!

Текст подготовила Ольга Схиртладзе

Текст подготовила Ольга Схиртладзе