Ирина Маршева: «Учиться верить, а не просить…»

Почти двадцать лет искусствовед Ирина Маршева проработала в Нижегородском художественном музее и в самом начале своей трудовой деятельности была хранителем коллекции икон. О православии, вере она знает не понаслышке — ее семья происходит из старинного рода, принадлежавшего духовному сословию. В настоящее время Ирина Владимировна — заместитель директора по научной работе Нижегородского государственного выставочного комплекса. Поэтому наш разговор коснулся не только духовных корней семьи Маршевых, но и ряда новых выставочных проектов, а также роли женщины в искусстве.

— Ирина Владимировна, расскажите о наиболее интересных направлениях работы выставочного комплекса, которыми непосредственно вы занимаетесь.
— Сейчас в выставочном комплексе развернут очень интересный проект, подготовленный совместно с клубом исторических реконструкций. В залах демонстрируются воссозданные экспонаты, иллюстрирующие эпоху Наполеона, средние века в Европе, период раннего христианства на Руси, время Второй мировой войны. Подобные выставки интересны в первую очередь молодежи: наглядно передан дух эпохи, а для юного сердца это самое главное.

Готовится четвертая выставка проекта по нижегородским народным промыслам. На сей раз она посвящена глине. Мы с нескрываемым интересом работали над предыдущим проектом, посвященным золотной вышивке: все экспонаты собирали по районным музеям, ведь в Нижегородской области было много золотошвейных мастерских. Считанное число таких мастерских обеспечивало всю Россию уникальными изделиями. Глядя на образцы золотного шитья, понимаешь, что оно давало человеку ощущение праздника. Выставка была приурочена к дню Покрова Пресвятой Богородицы. Вышивка, умение шить и прясть сопровождали жизнь любой женщины испокон века, ее семейный быт как в городе, так и в деревне. Нижегородская область чрезвычайно богата подобными примерами: в Шахунском, Чкаловском районах процветали текстильные промыслы, в Городце — золотная вышивка. На Востоке, кстати, золото швейным делом занимались исключительно мужчины, а в России вышивка всегда была чисто женским занятием. Хохломской росписью издревле владели только мужчины, но в годы Великой Отечественной войны промысел освоили женщины. Церковные облачения тоже расшивали всегда только женщины, а вот рисунки к ним делали иконописцы-знаменщики. И сама икона не плод работы одного иконописца. Икону «сочиняют» богословы, а иконописец воплощает выведенный образ. Так же и женщины: они воплощали народное представление о красоте, богатстве, достатке в своем творчестве.

— Ирина Владимировна, есть ли вообще такое понятие, как „женское творчество“? Может ли женщина сказать что-то новое миру?
— Что такое искусство? Это многочисленные способы отображения мировоззрения: личного, общественного, социального, национального. Женского искусства это тоже касается. Сейчас, в начале XXI века, женщина выражает себя в искусстве наравне с мужчиной, и ее потребность в художественном само выражении не встречает никаких препятствий. Говоря о современном женском творчестве, вспоминаю стихи Анны Ахматовой: «Я на учила женщин говорить, но, Боже, как их замолчать заставить?»

Согласно русской истории и традициям, женщина занимала в области искусства далеко не последнее место. Ведь то, что роднит человека с Богом — а именно талант,— может «поселиться» и в женской голове! В русском изобразительном искусстве женской эпохой был рубеж XIX–XX веков. Сейчас тенденция развивается: девушки обладают большим терпением, усидчивостью; на определенном этапе у них больше амбиций. Они хотят добиваться больших высот, прилагая и физический, и духовный, и интеллектуальный труд. Однако профессиональное искусство — это рудники. И, возможно, было бы правильнее, если бы жен щи на сегодня уделяла больше времени своей семье и детям, семейному творчеству на уровне быта…

— Каждая выставка — это диалог между ее устроителями и зрителями. Какие еще проекты хотелось бы осуществить — о чем поговорить с нижегородцами и гостями города?
— Один из проектов, который бы нам хотелось претворить в жизнь, посвящен иконам. Современный человек зачастую не понимает икону: не знает ее, не умеет читать. Истинная же ценность иконы не в том, что это освященный предмет, а в том образе, который она несет, который на ней написан. Осознать это обычному человеку довольно трудно, потому что процесс фетишизации иконной доски достиг грандиозного размаха.Я проработала в Нижегородском художественном музее 18 лет, и так сложилось, что какое-то время была хранителем коллекции икон. Несколько первых моих проектов начиная с 1986 года были посвящены иконописи. Думаю, Нижнему сегодня не хватает выставки иконописи, которая носила бы и просветительский характер (это в первую очередь!) и стимулировала творчество современных иконописцев. Она стала бы своеобразным просветительским «подспорьем» для Православной Церкви: благодаря ей люди стали бы лучше разбираться в иконах, понимать, что и как, в какой последовательности и зачем представлено в храмовом пространстве. Ведь любаякона — это тот же богослужебный текст, который верующему человеку нужно уметь прочесть (наши бабушки и дедушки это умели!), понять и проникнуться его смыслом — смыслом веры. Сегодня нам всем нужно заново учиться многим нормальным понятиям. И в храм идти, чтобы учиться верить, а не только просить.

— Я знаю, что ваш прадед был священником. Расскажите о своих предках.
— В нашем доме никогда не было воинствующего атеизма и религиозного скепсиса. Моя мама из семьи потомственных священников. Мне удалось разузнать свою родословную до прапрародителей по маминой линии — они происходили из Владимирской области. Прадед, будучи митрофорным протоиереем, служил в селе Плесец Ковровско го уезда. А совсем недавно вычитала, что эта церковь, построенная приблизительно в XV веке, перестроенная в камне в XVIII, принадлежала нижегородскому Печерскому монастырю.

Прадед Евлампий был сыном диакона. Он окончил Владимирскую духовную семинарию (его хромой брат, который из-за своего физического недостатка не мог «идти в священники», учился во  Владимирской учительской семинарии). С прабабушкой у них было «социальное неравенство»: Марья Павловна Минорская была дочерью достаточно известного владимирского священника, многие колена которого принадлежали к духовному сословию. В ответ на запрет родителей выйти за «без род ного» Евлампия Матвеевича она сказала: «Или за него, или в омут».

— А потом эта принадлежность к духовному сословию в вашей семье сохранилась?
— К сожалению, на прадедушке и прабабушке эта нить оборвалась, начались другие времена. У них было 12 детей. Все они выжили, и большинство из них дожили до глубокой старости.

По воспоминаниям сестры моей бабушки, Евлампий Матвеевич был священником от Бога. В 1917 году он исправно служил в своем храме и не собирался менять образ жизни. В 1922 году его арестовали — арестовывать пришел сосед по деревне — но отпустили довольно быстро, потому что бабушка моя поехала в Москву к Марии Ильиничне Ульяновой и рассказала, что семья многодетная, прислуги, наемных работников нет, и факт эксплуатации трудового крестьянства у них отсутствует. Но когда вернули дом и хозяйственные постройки, оказалось, что сожжена вся библиотека.

Через два года прабабушка Мария Павлов на умерла. Эта удивительная женщина всегда просила у Бога: не увидеть смерти собственных детей. И по ее материнским молитвам нашу семью обошла стороной страшная мясорубка революции и Гражданской войны.

В 1937 году Евлампия Матвеевича арестовали во второй раз. Он умер в 1944 году в тюрьме в Костромской области. До этого кочевал по разным лагерям. Были начальники, которые с пониманием относились к пожилому священнику (на ту пору ему было 74 го да). Только в одном из лагерей начальником был человек закоренелых атеистических взглядов; он испытывал терпение и здоровье пожилого священника. Частенько говорил: «Вот ведь старик: я его посылаю дрова рубить, тяжелые работы выполнять, а он в барак притаскивается без сил и бух на колени — молиться. И что за непреклонный старик!..» Похоронили прадеда в общей могиле. Прочитав Солженицы на, я поняла, что, скорее всего, он умер от пеллагры, лагерной болезни от грязи и голода.

С той поры в доме у бабушки и у мамы не стояло икон на виду. Боялись. Но в каждом из нас жила непоколебимая и негасимая вера в глубине души. Видимо, без этой веры жить было просто немыслимо — это было в генах, в крови. Молиться умели и молитвы хорошо знали. Но никогда не было показухи и ложного пафоса.

Совсем недавно мой младший сын Василий, крещенный еще во младенчестве, стал ходить в храм, посещать службы и — писать научные работы по православной психологии. Вот так неожиданно, но вполне закономерно продолжилась духовная нить в моих детях…

Беседовала Анна Ермолина

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской епархии обязательна.