К Великой Галактике

На древнегрузинском «shin» означает «путь домой». Трое выходцев из Грузии в 1998 году создали в Германии ансамбль «The Shin». Каков их «дом» на музыкальной карте? Fusion или фолк-джаз, world-music или new age — специалисты спорят. Но как ни назови, любому, кто их слышал, ясно: «The Shin» произрастают на поле современного искусства. Меж тем, сами заядлые гастролеры — отнюдь не перекати-поле. Ведь, путешествуя по безбрежному миру, они никогда не упускают из виду дорогу к Дому.

Не так давно в маршрутах ансамбля появился новый пункт: Нижний Новгород. Минувшей зимой и прошлым летом музыканты дали здесь концерты. И самым поразительным в них было именно ощущение исторических корней. Где бы ни появлялись артисты — в киноцентре «Рекорд» или в Кремлевском зале филармонии — пространство словно расширяло границы. Причем в этом расширившемся пространстве каждый мог чувствовать себя как дома. Или, по меньшей мере, — как в многолюдном, шумном и гостеприимном грузинском дворе, где хозяева, словно дети, вытворяют все, что им заблагорассудится.

Гитара композитора Зазы Миминошвили разражалась головокружительными пассажами, превращалась в национальную щипковую «родственницу» — пандури, сам Заза играл то в «грузинского ковбоя», то в богов джазовой гитары Джона Маклафлина и Эла ди Меолу, то комментировал действо: «Мы очень схожи с русскими — поем или о любви, или о родине. Но исключения, конечно, есть. Например, в нашем репертуаре есть песня о картошке. Хотя Зураб считает, что это тоже все-таки о любви. О любви к картошке». И, как водится, знакомил с домашними: «Эта песня называется “Майя funky”. Майя — это моя сестра. Она всегда была хитрее и умнее меня, в детстве все время выигрывала, все время была права в глазах родителей. И в такие моменты она напевала мотивчик, который был аккомпанементом к моему горю. Когда я был маленьким, то был уверен, что этот мотивчик выдумала моя сестра. Но потом повзрослел и узнал, что его поют все Майи всех стран и всех времен — так они дразнят своих братьев. Но что поделаешь, пусть дразнят! А мы их любим».

Зураб Гагнидзе заставлял петь бас-гитару и пел сам — с такой легкостью, как будто делает это с рождения. Мамука Гаганидзе, не расставаясь почти ни на минуту с ударной установкой, очаровывал зал неподражаемо проникновенной мелодикой песен на грузинском и задорными народными припевами. А «молодой человек, который однажды выпрыгнул на сцену с первого ряда, начал танцевать, да так с нами и остался» (подобным образом Заза отрекомендовал танцора Лексо Чумбуридзе на летнем концерте в киноцентре «Рекорд») развернул чуть ли не энциклопедию кавказского танца, хулигански вставляя в нее элементы фламенко, самбы и «лунной походки». А в свободное от танцев время он запросто и подпевал, и подыгрывал на барабане, и, просто сидя на стуле, с завидной непосредственностью «смаковал» музыкальные чудеса партнеров.

А чудесам этим знатоки не зря дают разные названия: у «The Shin», как в детской игре, в ход идет что угодно. И, как в детскую игру, в нее включаются все желающие: местные ребята из грузинского танцевального ансамбля «Армази», тоже выпрыгнувшие на сцену, даже «проводник» русских фольклорных традиций Сергей Старостин с песней «Последний час разлуки» и импровизацией на рожке, и частый гость Нижегородской филармонии Аркадий Шилклопер, кудесник с улиткой-валторной, задавшей зимней программе более «академический», европейский тон…

Но удивительное дело, эклектики (в дурном смысле слова) не было и в помине: наши грузины «мимикрировали» под любую сцену и под любой состав. Все происходило чрезвычайно органично — недаром так органичен их высочайший профессионализм. Он будто не наработан многолетним трудом, а дан природой. Не говоря уже о таланте — безудержном, заразительном и всепоглощающем.

Да что там! Грузин же не может быть неталантливым? Впрочем, спросим напрямик — у Зазы, например.

— Заза, существует представление, что грузины музыкальны от природы. А есть немузыкальные грузины?
— Если три грузина встречаются, то два из них поют великолепно. Я — третий, так что исключения есть.

Ну хорошо, это шутка. Я профессиональный музыкант. Но из немузыкальной семьи. Мой дядя был очень известным в Грузии художником, отец — писателем, мама — математиком. И в советской части моей жизни я был скрытым музыкантом, а вообще занимался математикой.

Это правда, что грузины — очень музыкальная нация. Но то, что слышит публика — результат долгих лет работы. И та легкость, которую мы ищем и, надеюсь, находим, и много надежды, много солнца в музыке — это порой тяжкий труд, иногда очень длительный, сопровождающийся множеством раздумий. Это скорее даже научная работа. Я остался какой-то частью математиком, так что я себя даже композитором не называю, в музыке я — исследователь. Что я делаю в музыке — так это радуюсь звучанию мира. И стремлюсь собирать музыкальные конструкции.

— А реставратором себя не чувствуете?
— И это тоже. Реставрация — очень важный момент. Когда мы соприкоснулись с национальными корнями, я понял, насколько они хрупкие. Ведь перед тобой века! Ты берешь их — и они могут рассыпаться в руках, если ты будешь неосторожно, нечутко это делать, не с любовью. Удивление, радость, огромное уважение — очень важные моменты в такой работе.

Для меня было откровением, когда я понял, что как композитор ты можешь находить новые вселенные, новые галактики, а Великая Галактика перед тобой — та, что была, есть и будет: это национальная культура. Но она умрет, если ты ее не найдешь в себе. И я вдруг понял, что надо повернуть и большую часть жизни посвятить этому. И откапывать, потому что это самое драгоценное.

Есть притча. Устроили состязание архитекторов. Одни сделали что-то потрясающее, другие — что-то гениальное. А третий пришел и просто почистил здание. И оно оказалось настоящим сокровищем — из драгоценных камней, золота…

Но наш ансамбль — не реставрация в чистом виде. Для этого есть другие очень важные люди, которые поддерживают фольклор в том виде, в котором он существовал в веках. А наша задача — пропустить его через себя, сделать на его основе что-то исходя из сегодняшнего ритма, сегодняшнего звучания. И в нашей музыке грузинское сплетается вдруг с индийским, европейским, американским, русским, польским… Это просто восхищение перед миром музыки, из которого надо брать все, что драгоценно для тебя и прекрасно. Из-за того что мы из Грузии, мы и звучим по-кавказски. Но этот мир намного прекраснее, чтобы оставаться только в одном себе. Познай мир — познаешь себя, познай себя — познаешь мир.

— У вас ведь академическое музыкальное образование?
— Академическое образование у меня, в первую очередь, математическое. А музыкальное — советское подпольное. Я, конечно, заканчивал высшее учебное заведение: в начале 1990-х годов Тбилисский гуманитарный технический университет открыл факультет импровизационной музыки.

Кроме того, я все время учусь — это и было «подпольное образование» — у великих мастеров. Это общая советская действительность России и Грузии: на поверхности были одни люди, а другие были скрыты. Например, классическое гитарное образование я получил у непревзойденного учителя Владимира Гиоргадзе, такого я не встречал и не слыхал больше нигде. А Лаврентий Джинджаридзе — это наш профессор по джазовой импровизации. Человек, который открыл меня, мне открыл себя. Но эта учеба была чистым андеграундом. Это были времена, когда в консерваториях не было гитары, а я хотел играть именно на ней. Тогда в Москве как раз открылся Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных и начал преподавать знаменитый Александр Фраучи. И это была такая радость, что теперь можно получить по гитаре академическое образование! Я очень хотел туда попасть, но уже был поглощен профессиональной работой, поэтому не получилось стать снова студентом. Но я остался студентом в другом смысле: я учусь у разных культур, у моих коллег. Мне доводилось работать с замечательными артистами, так что учеба продолжается.

— Джазовый гитарист Джон МакЛафлин — тоже, выходит, ваш учитель в этом смысле? Вы же обращаетесь к его творчеству в собственных композициях.
— Да, конечно! Когда я встречаю музыкантов подобного калибра — то благодарю их. Например, мы участвовали в одном фестивале с Джоном Скофилдом. И перед концертом я подошел к нему и сказал: «Я сам стараюсь быть музыкантом. Спасибо за долгие годы вдохновения!» Он спросил: «А кто ты?» Я ответил: «Ваш ученик». Было очень трогательно. Я ведь сам музыкант и знаю, как важно артисту чувствовать, что его жизнь очень нужна другим. Мы с Джоном встречаемся иногда, и это большое счастье.

С МакЛафлином пока не встретился, но это должно произойти! Пока как-то не посчастливилось. Где он играл — через пару недель выступаем мы. И нам сообщают: «Джон был здесь». Разве можно было предугадать?..

Но я иногда думаю: что я могу сказать, например, Пако де Лусия, если мы встретимся? Это же как отец! Что я могу кроме как просто подойти обнять его и поблагодарить? Как я могу что-то спросить? Я его знаю молекулярно…

— Почтение?
— Большое. Это наше богатство, если мы имеем почтение к другим. Я стараюсь собирать это богатство. Не идола делать из человека, а чтить его как того, кто смог сделать то, к чему ты стремишься.

— Когда заходит речь о разнице наций, то обычно навешивают «ярлыки»: немцы — педантичные, испанцы — «зажигательные», грузины — известно какие… А «изнутри», с точки зрения грузинского артиста, какие они, грузинские артисты? Какими вы сами себя видите?
— Мы ведь оба смеемся сейчас? Мы мастера случайностей. Мы работаем случайностью. И логика проходит как будто бы через случайность. Но в грузинском менталитете есть обязательная логика. Мы только кажемся спонтанными: мы просто с другой стороны смотрим на логику.

О других неправильно судить, скажу о себе. Во мне повернулось все, когда я понял, что адрес, куда я хочу послать свое музыкальное письмо, — это не интеллект слушателя, а сердце. Это было поворотным моментом. Когда я понял, что мудрость — в сердце, в самой доброй и самой умной нашей части. И когда она главенствует, работает вместе с разумом, тогда все нормально. Если этим можно грузинскую культуру охарактеризовать, я бы сказал, что одна из ее традиций — думать сердцем.

— И грузинский кинематограф это доказывает…
— Да. Но в последнее время я очень болею, что грузинского фильма сегодня нет. Он должен вернуться. Конечно, есть пока Отар Иоселиани, но это уже уходящее поколение. Я говорю о новом поколении, которое должно сказать это. Сейчас, по-моему, интеллект и разум сильно борются с сердцем, и я очень жду, когда откроется эта вторая часть грузинского менталитета. Но я не хочу быть морализатором и учить других. Я могу только сделать это сам, а другие должны сами разобраться.

— В ваших высказываниях во время выступлений, в некоторых ваших композициях, да и в названии ансамбля чувствуется миротворческая направленность…
— Обязательно! А как по-другому?

— Вы действительно верите, что музыка способна преодолеть политические нестроения, выполнять миротворческую миссию?
— Я верю в Бога. Отсюда все выходит и туда все идет. Музыка — очень тонкая сфера, которая соприкасается — и иногда очень опасно — с душой.

Я верю в существование добра. А зло — это то, что временно, и оно должно отойти. Его существование — попущение. И то, что мы не делаем добро — это наше горе, но не судьба. Судьба наша — любовь. И когда я с русским человеком говорю, я подчеркиваю: у нас с вами общая судьба — любовь. И ее надо найти, как ни тяжело это будет. Ничего не надо драматизировать, надо просто открыть сердце. Ведь и Бог есть Любовь. У нас ведь один Бог — и все ясно, вообще-то говоря.

— Именно в грузинской культуре чувствуется особенная связь церковной музыки и народной. Так ли это?
— Да, народная музыка — это как родитель, который бережно тебя несет по жизни. А церковная музыка всегда была местом, где сохранялась грузинская культура. С конфликтами, конечно, — не хочу однозначно говорить. Ведь у нас очень старая культура, в ней много всего, в том числе язычество. Но в том, как народная культура сдиалектизировалась с грузинской сегодняшней культурой, Церковь сыграла очень важную роль. Естественно, не всегда было легко, но Церковь — это дом.

— Вы говорили, что пытаетесь соединять свои национальные традиции с иными. И действительно, эти смешения поразительно органичны! На чем основана возможность таких сплетений?
— Мы все люди, мы все от Адама, и у нас очень глубокие причины, почему мы должны искать друг друга. А с русскими их еще больше. И в культуре эта связь тоже отражается. Мы дополняем друг друга. То, что у одного спрятано — второй помогает открыть, потом наоборот. Это как супружеская жизнь — дополнять друг друга, как две стороны, «во плоть едину».

А уж планирующийся проект с Сергеем Старостиным — особая радость. Работая с такими мэтрами, можно через музыку поговорить о самом важном!

Откровением для нас было работать с латвийскими музыкантами, с арабскими, с аргентинскими. Вашу культуру мы знаем, вы нас знаете. А вот когда ты вообще не знаешь о марокканской музыке, скажем, — и вдруг она оказывается близкой!.. И ты видишь, что мир действительно огромен и прекрасен. Я смотрю на мир с этой стороны. Другая сторона и так видна. Кто-то должен с этой стороны работать, и нас немало — тех, кто думает, что стакан наполовину полон, и его только надо до конца наполнить.

— В Германии есть грузинская диаспора?
— Да, и она усиливается, что очень радостно. Молодая гвардия, так сказать. И снова я о Церкви должен вспомнить. Раньше мы были разбросаны. А сейчас появляются православные храмы, в Дюссельдорфе большая община, в Мюнхене… В Дюссельдорфе недавно освящали храм, мы играли там концерт. Была такая энергетика! Люди, которые любят Грузию, и просто христиане, были вместе…

Я живу в Штутгарте, до ближайшего храма 50 метров, это одна из самых старых русских церквей. До последнего времени она принадлежала Зарубежной Церкви, но сейчас она Единая, слава Богу.

Так что диаспоры появляются вместе с храмами и держатся вокруг них. Там есть настоящие наставники, которые понимают, какое значение имеет собирание национального сообщества. Словом, диаспоры есть, и сейчас они намного сильнее — в самом добром смысле.

— Как вы отдыхаете?
— Я езжу отдыхать в Грузию, потому что моя большая семья там. Не получается в другую страну поехать и отдыхать, когда все мои — в Грузии.

— И сестра Майя там?
— И сестра Майя там…

Беседовала Ольга СХИРТЛАДЗЕ