Лидия Головкова: «Смерть новомучеников не была бессмысленной»

В феврале Русская Православная Церковь отмечает день памяти новомученников и исповедников Церкви Русской — в этом году он приходится на 9 февраля. Предлагаем вашему вниманию интервью с сотрудником отдела новейшей истории РПЦ Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ), главным экспертом выставочной экспозиции «Преодоление: Русская Церковь и советская власть» Лидией Головковой, которая на собственном опыте поняла, почему так важно не забывать о гонениях XX века.

— Лидия Алексеевна, выставка «Преодоление», которую вы недавно привозили в Нижний Новгород, оказалась очень востребованной. Расскажите, как она создавалась.

— Выставка собиралась в течение многих лет. Идея возникла в недрах нашего московского Свято-Тихоновского университета, который принял первых студентов в 1992 году. Тогда же начался сбор материалов о новомучениках, инициированный ректором и несколькими московскими батюшками, — все они были детьми пострадавших священников. В итоге материалы собраны на 35 тысяч человек. Есть информация почти по всем архиереям, но от числа пострадавших священников и монахов это лишь малая часть.

Самая первая выставка была очень маленькая. На экране сменяли друг друга лица новомучеников — фотографии из следственных дел. Только лица, без имен, без рассказов. Это не сравнимо ни с чем. На них можно было смотреть и смотреть. И посетители смотрели на экран — и не уходили подолгу. Мы оставили этот прием и в следующих выставках. С первой ездили и в США, и в другие страны — везде был хороший эффект.

Тогда было решено сделать такую выставку в Москве, причем, что особенно радостно, не где-нибудь, а в помещении бывшего Музея революции. Получилась она объемной. Баннеры, тексты и святыни очень оживили материал. Святыни трудно было собирать: люди боялись с ними расставаться. Мы сами не ожидали, что выставка произведет такое впечатление.

Было много удивительных экспонатов. Например, два круга из проволочки — венчальные венцы, которыми в лагерных условиях потихоньку венчали молодых людей. Был крошечный иконостас — фанерка в ладонь высотой, и карандашом на ней нарисованы иконы. Перед этим иконостасом молились в Бутырской тюрьме.

Были разные принадлежности для литургии, сделанные своими руками. Бутылочки для причастия из-под клюквенного сока или киселя: причащали тем, что было. Множество вещей принадлежало епископу Луке (Войно-Ясенецкому). В Архангельске шесть лет назад на чердаке дома под снос нашли сундук, полный облачений, икон, хирургических инструментов, принадлежавших святителю Луке. Потом один человек привез Смоленскую икону Божией Матери — перед ней святой Лука молился перед каждой операцией. Люди, которые приходили на выставку, несли цветы к этой иконе.

Какой-то человек сохранил и передал нам икону из Гусляцкого монастыря, большую, израненную, изрубленную топором и брошенную в костер. К ней тоже приносили цветы — всегда белые. Выставка в Москве продлевалась дважды, многие приходили не по одному разу. Она была действительно эпохальной. К сожалению, на нынешней выставке в Нижнем Новгороде не были представлены святыни, только история, но материала очень много.

— Сколько лет продолжались гонения на служителей Церкви?

— Они начались с 1917 года. В 1918 м было много неучтенных жертв — дел не заводилось. Записывали просто: вырезан такой-то монастырь, столько-то монахов расстреляно. Все ли, не все? — иногда даже это неизвестно.

Последний же арест священника произошел в 1986 году. 86 летний сельский монах, архимандрит Иосиф (Сафронов), неоднократно сидел в тюрьмах и испытал на себе все «прелести» заключения. В этот раз был арестован за «связь с иностранцами», а точнее — с голландскими студентами, которые и протоптали к нему дорожку в ленинградскую глухомань. Их восхищало, что он один, в глуши, продолжает служить Богу.

Вокруг отца Иосифа начала складываться община, люди приезжали отовсюду. Он рассказывал, что пытали его как в 1937 году: закручивали обруч на голове, бессонницей мучили. Неизвестно, сколько бы его продержали, но вступились иностранцы.

Таких историй бесконечное множество. У нас есть редкая возможность — работать в архивах ФСБ и доставать из старых дел имена. Эта ниточка не прерывается: заказываем дело на одного человека, а в нем упоминаются другие, и мы начинаем искать уже их дела. Так достаем из небытия людей, о которых ничего неизвестно. Удается найти какую-то зацепку — адрес, место служения, — но выясняется, что все, кто знал человека, умерли…

— Вы очень серьезно занимаетесь историей Бутовского полигона. Случайно ли это?

— Не случайно. Для меня все началось в 1980 е годы. Это было время угасания. Казалось, что все старорусское исчезает: поместья, храмы, монастыри — все в руинах. Я как художник ездила, искала такие места, которые вот-вот исчезнут, и рисовала.

В одной из поездок попутчик рассказал про пустующую бывшую школу в Московской области. Меня разобрало любопытство, и я туда проникла. Помню ужас, которым веяло от подобных зданий: словно чувствовалось, что здесь происходило что-то катастрофическое… Спустилась я тогда в подвал и увидела тюремные двери. Правда, времени осматривать помещение не было: по территории ходил сторож с собакой, надо было успеть выскочить обратно.

Полгода я не могла выяснить, что там раньше было. Местные жители про тюрьму что-то помнили, а что до нее было — нет. Но потом я нашла людей, которые не только знали, что это была Екатерининская пустынь, но и дружили с ее монахинями. Оказалось, в Первую мировую войну сюда переехал большой женский монастырь из-под Красностока — сейчас это территория Польши, а тогда была окраина Российской империи. Монастырь изменил место пребывания из-за военных действий. Потом монахини уехали, а монастырские помещения были переделаны под тюрьму сразу после того, как был снят с должности Ежов. Ежов же был первым и главным сидельцем.

Узнала я об этой тюрьме так. Друзья познакомили меня с одним математиком, который родился в лагере и должен был все знать. Я рассказала, что ищу следы тюрьмы, расположенной в километре от имения Суханова, на что он ответил: «Сухановка? Так кто же ее не знает?!» Это была политическая пыточная тюрьма, она и в солженицынских произведениях фигурирует. Эту тюрьму прошли Бабель, Мейерхольд, журналист Кольцов — герой испанской войны. Она находилась рядом с Бутовским полигоном.

— Как этот интерес перерос в постоянную работу?

— Когда я искала следы Сухановской тюрьмы, меня познакомили с людьми, которые работают по следственным делам расстрелянных, предложили помочь им. У меня режим работы был свободный — художник же. Как раз в это время составляли списки расстрелянных на Бутовском полигоне. Начав эту работу, бросить ее уже было нельзя. В первое время в списках попадались в основном священносужители — так часто, словно там только они и были. Просто именно в 1937 году перед Новым годом был пик расстрела священников.

Когда мы набрали список из 250 человек, то представили его Патриарху Алексию, и он благословил, чтобы Церковь и университет занимались этим местом. Полигон охранялся, и что там — никто не знал. Внешне — просто заброшенный яблоневый сад. Даже сами охранники были потрясены, узнав, что они охраняли.

Когда устанавливали первую памятную доску, даже не знали, сколько человек здесь расстреляно, кем были жертвы. Потом поставили крест, начались панихиды — совершенно необыкновенные. Жаль, что сейчас люди воспринимают такие службы как нечто привычное. А тогда прерывалось дыхание и казалось, сами птицы подпевают.

В 2000 году на полигоне отслужили последнюю панихиду. С тех пор уже служатся молебны и литургия.

— Тяжело ли работать с таким трагическим материалом?

— Как ни странно, было очень легко и радостно: мы же буквально вынимали людей из небытия, о них никто не вспомнил бы.

Знакомились с разными делами, не только церковными. Но церковные дела — особенные. Их изучаешь спокойно, даже зная, как все закончилось. Думаю, это от понимания, что смерть священнослужителей не была бессмысленной. Они знали, за что умирают, и сама смерть для них была переходом к Господу, Который ждет их и радуется их подвигам.

А вот что касается других людей, то это мрак беспросветный. Очень тяжело смотреть их дела. Отдельная и опасная тема — оговоры. Если в деле такое есть, то человека не канонизируют. Но мы-то знаем, как делались такие «признания». Бывало, показания просто брались из записных книжек арестованного. Посудите сами: не может человек держать в памяти пятьдесят, а то и сто имен с полными адресами. Конечно, все это переписывалось. Зато почти во всех делах фигурируют фразы замученных о том, что они рады пострадать за Христа.

Неграмотные монахини ставили крестики вместо подписи, но они-то, как правило, и держались особенно твердо. Архиереям было труднее, их мучили больше. И все же в гибели новомучеников был смысл. Во всем остальном смысла не было.

— Люди понимают, зачем нужна ваша работа?

— Иногда приходится встречаться и с теми, кто не понимает, не ценит. Конечно, это неверующие люди, и они просто не знают многого, а бывает — и не хотят знать. Но надо объяснять. Главное — не перебарщивать.

На своих лекциях я стараюсь показать подвиг новомучеников на фоне других дел репрессированных, на фоне той жизни. Сравнить судьбы павших и палачей. Понимаете, пострадавшие за веру совершенно смиренно принимали смерть. А были люди из правительства, большие чины — не хочу называть имен, — которые не могли идти на расстрел, их волокли, а они целовали ноги, сапоги палачей, умоляли оставить им жизнь. О церковных людях таких рассказов не было — они переходили в иную жизнь, для них могилой все не кончалось.

— Известно ли хотя бы примерное число жертв репрессий в отношении верующих людей?

— В какой-то момент показалось, что основной массив мы нашли, а потом раз — в одном деле еще 150 человек, потом еще 50… Много кладбищ заключенных, где не осталось даже табличек с номерами, и мы никогда не узнаем, кто там лежит и были ли среди них священники. Все эти люди потеряны.

Так что численность жертв невозможно определить. В одной только Москве «сталинских списков» — 49 тысяч, а еще есть Бутово, Коммунарка, Донской крематорий, другие места, где зафиксированы захоронения репрессированных.

Но поднимать эту информацию надо. И надо помнить. У меня даже язык не поворачивается назвать новомучеников жертвами, потому что их смерть — это подвиг, о котором забывать нельзя.

Беседовала Анастасия Иванова
К печати подготовила Татьяна Фалина
Фото Бориса Поварова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.