Не войной единой…

Война, которой нет уже 75 лет, все больше обрастает легендами. От ура-патриотических до неофашистских. Словно две силы никак не хотят прийти к равновесию, то и дело представляя изумленной общественности новые факты, то «развенчивая» прежние «клише», то записывая в герои всех поголовно. Война, о которой я услышала от своих бабушки и дедушки, рожденных в 1924 году, не похожа ни на клише, ни на сенсацию. Это жизнь, как она есть: учеба, труд на мобилизации, бомбежки, голод. В студенческие годы я тщательно записывала за ними каждую кроху их воспоминаний, и теперь, читая эти мемуары, я словно слышу каждый шорох, раздающийся из-за плотно затворенной в прошлое двери, — и меня не обмануть новыми интерпретациями событий.

Когда в семье нет героя…

Мне долго «не с кем» было выйти на «Бессмертный полк»: ни один из моих дедов и прадедов не был в пекле военных действий. Все они трудились в тылу, пока на фронте, в плену, в оккупации умирали другие. Таков уж статус среднестатистического горьковчанина, волею Божией в большинстве своем тыловика.

В начале войны моим самым близким бабушке и дедушке было по 17 лет — конец школы. Дедушка, Дмитрий Васильевич Козин, уже был второкурсником Сормовского машиностроительного техникума. На фронт они не рвались. Не рвался, по их словам, никто из их знакомых ровесников. Судьбу, если она разворачивалась в виде военного билета, просто принимали. Как священный, теперь уже, долг. По прошествии войны выяснилось, что мальчишек из бабушкиных одноклассников в живых осталось только двое. Дедушкины однокурсники — дожили до старости. Прадеды, тоже, разумеется, призывного возраста, имели бронь: один — как главбух и, позднее, замдиректора Сормовской нефтебазы № 2 на Варе, другой — как председатель колхоза в Больших Березках.

Мобилизация

Историю войны бабушка, Диана Александровна Барулина, рассказывала только рыдая: как сразу после объявления всеобщей мобилизации она, обхватив отца, причитала: «Папочка! Неужели тебя убьют?» и как ей приснился сон: «Будто стою я на коленях и молюсь на образ Пресвятой Богородицы, прошу Ее со слезами, чтобы моего папочку не брали на фронт. И что я вижу: Пресвятая Богородица приподняла опущенные веки и три раза мне кивнула. Я проснулась в слезах. Моя баба Катя сказала мне наутро, что это сон вещий и папу на фронт не возьмут. Так и случилось. До конца войны он работал на нефтебазе, без задержки отправляя на фронт нефтепродукты.

Несмотря на то, что прадед работал на стратегически важном предприятии, семья в первые годы войны голодала. Продали все, что можно было продать. За перешитую одежду, перечиненную обувь, семейную библиотеку выручали лук, морковь и картошку. Рассказывала бабушка и о том, как гостила на даче у дальних родственников, в семье обкомовского работника, приглашенная из милости. Какие яства там выставлялись, как суетилась прислуга… Словно и не было войны.

Бабушкина мама, Евдокия Васильевна, была домохозяйкой. К ней сразу же пришли с вопросом, не подразумевающим отрицательного ответа: «Чем можете помочь фронту?» — «Я швея», — ответила прабабушка. Ее приписали к швейнику надомницей, выдавая огромные партии солдатского белья и одежды на пошив. Еще, обливаясь слезами, она чинила телогрейки, пришедшие с фронта с убитых бойцов, разорванные, окровавленные. У одних не было воротников, у других — нижних пол, у третьих — проникающая дыра спереди и сзади. Нормы работы были жесткие. За выполнение давали 500 граммов хлеба, не успеешь — 300. За хлебом стояли в очередях и всю ночь переписывались, чтобы к утру купить. К концу войны баба Дуся стала падать в обмороки от переутомления, лежала с открытыми стеклянными глазами, и каждый раз думали, что она умерла… Но она прожила 90 лет.

Ее сестра Анна на рытье окопов в Балахнинском районе получила обморожение и воспаление легких, хотя отличалась крепким здоровьем. От заболевания легких она и умрет в 82 года. Почти как солдаты, умирающие в старости от ран, полученных на далекой войне.

«Весь Горький, — писал мой дедушка, — окапывался кругом. Рвы рылись 35 метров глубиной, шириной семь метров, один склон делался крутым — 70 градусов, другой — 50 градусов, и все это шло извилистой линией, а на изгибах — доты». Он тоже принимал участие в этом. В 1941-м вместо начала учебного года студентов техникума отправили в Чкаловский район. Они жили в деревнях Демидово и Гребнево, где размещался штаб оборонительных работ. Там же на всю группу им выдавали недельный паек: манную крупу, растительное масло, хлеб, соль, горох — это все! Продукты оставляли в доме на постое, и они (случайность?) таяли за три дня. Голодные студенты промышляли в колхозном овощехранилище, уверенные, что, если что, их расстреляют и будут правы. Их хозяин, кузнец лет 50-ти, единственный из деревенских мужчин, кого не взяли на фронт, отец троих детей, готовил себе отдельно пшенную кашу в чугунке и все съедал сам. Голод обнажает нутро человека.

Лично победили

Горе войны было не только предельным сочувствием фронтовикам: личная жертва требовалась от каждого, независимо от возраста. А еще бомбежки. Бабушка до физиологических подробностей описывала тот страх. Их дом стоял у Дарьинской проходной завода «Красное Сормово», прямо возле железнодорожной станции Сормово — бомбили и завод, и железную дорогу так, что рельсы, по ее словам, свивались куделькой, а стоявшие на них вагоны перебрасывало через заводскую стену. А это была та ветка, по которой из Сормова и Копосова люди ежедневно добирались «в город» на работу и в институты.

Об учебе в годы войны отдельно. 1941 год, десятый класс в нынешнем лицее № 82. «Вся учебная программа была скомкана, — писала бабушка, — основными предметами были математика, литература, история, немецкий, полевая хирургия, география и агротехника. Летом нас отправляли на лесозаготовки в Балахну, а зимой — рыть окопы в районе Пучежа». На первый курс кораблестроительного факультета Горьковского технического института ее зачислили без экзаменов. Но до 1943 года она училась на одни тройки: все время хотелось есть, сахара не было, волосы вылезали клочьями. Регулярно опаздывая на первую пару, она пропустила целый курс физики и политэкономии: из Сормова до улицы Ульянова (нынешняя улица Минина) шла фактически пешком. Поезд до станции Сталинской (Сормовский поворот) то и дело давал задний ход («метр едешь — два обратно», говорила бабушка), а на трамвай до Черного пруда сесть было невозможно, люди набивались насмерть. «Учись, дочь!» — твердил ей отец — ему из-за репрессий в 1929–1932 годах не удалось получить высшего образования… В начале же сороковых это было так сложно… как, примерно, победить в войне. И она победила. Стала ведущим конструктором ЦКБ по СПК при «Красном Сормове», проработав там 32 года.

На праве получить высшее образование в военные годы нужно было настаивать. В 1943 году по окончании техникума дедушку, Дмитрия Козина, 18-летнего парнишку тщедушного вида, распределили мастером сварочного участка на оборонный завод № 363 — «Красный Якорь». В течение года ежедневно, без выходных, в конце 12-часовой смены он должен был сдать в ОТК 120 фугасных авиабомб. Недоедание, переутомление, беспросветность… В 1944-м, когда забрезжил конец войны, вышло постановление: отпускать работников предприятий для учебы. Это была законная возможность изменить жизнь. Вместе с товарищем, улучив возможность, они пошли по вузам: «Он собирался в театральное училище, — вспоминал дедушка. — У него мысли были такие: Гамлета сыграть, и все в таком духе. Я искал вуз, который реально можно было бы окончить без призыва на фронт». В Горьковский строительный институт его приняли без экзаменов, по квоте, позволяющей зачислять таким образом пять процентов выпускников-отличников ссузов. Но с увольнением с завода были проблемы — главный инженер ни в какую не хотел отпускать. «И вот первое занятие по математике… Год работы на заводе прошел в таком тумане, что будто я все забыл, чему учился. Преподаватель начинает писать на доске, как изыскать корень квадратный уравнения… Как будто из тьмы откуда-то выплывает… А наконец я понял, что это такое! Понял… понял… Понимаю!» …Кадровым военным дедушка станет уже после войны и прослужит 25 лет в поселке Дружный Кстовского района.

Дочь врага народа у стен Рейхстага

Когда родились мои дети, у меня наконец появился собственный герой для «Бессмертного полка» — их прабабушка по отцу, Лидия Ивановна Попова. Мы заламинировали ее портрет и подняли на древко славы. По иронии судьбы, в семье нашего папы тоже не нашлось «героев» среди мужчин…

Юной девушкой прошедшая всю войну в звании рядового — водителем и телефонисткой, она дошла до Берлина, где встретила Победу, и на третьей колонне Рейхстага оставила свою роспись. Вернувшись с войны, она сразу же вышла замуж и продолжила служение Родине, рожая и рожая детей. Их было 10, но выжили только шестеро, зато все они вышли в люди, получили высшее образование, уважение к которому им всю жизнь внушали родители. Бабушка-героиня (дважды: в миру и на войне) умерла рано, всего в 67 лет, оставив своего супруга переживать ее еще долгие 13 лет. Всю жизнь у нее болели руки, накрутившиеся на войне баранку автомобиля, врачи даже предлагали отнять фаланги пальцев…

А ведь ее отца, русского переводчика при китайском посольстве, расстреляли в 1937 году, оставив мать с тремя детьми зарабатывать стиркой белья и мытьем полов. Лидия не обиделась на «Родину» и 19-летней девчонкой, окончив курсы водителей, отправилась сначала в Ульяновскую область, а потом — под Сталинград. На своем грузовике она подвозила снаряды к огневым рубежам. Потом в составе Познанской дивизии 1-го Белорусского фронта освобождала Белоруссию, Польшу, штурмовала Зееловские высоты. Конечно же, есть награды… На все расспросы детей десятилетия спустя она отвечала одно: «Вам лучше этого никогда не знать».

Что я передам в наследство детям? Опыт полного самоотвержения бабы Лиды, принесшей всю свою жизнь на алтарь Отечества, или последовательно разумный путь труда и образования моих бабы Дины и деды Димы, которые и в войну четко видели перед собой главную цель: выучиться, чтобы работать на благо Родины? И то, и другое — уже в их крови. Мне остается лишь рассказывать и рассказывать им об этом.

Подлинная история навсегда остается в интонациях наших дорогих предков, даже если в их рассказах не так много фактов, даже если этими фактами никого не удивишь. Пусть они будут в каждой семье. Кто еще не успел потихоньку нажать на кнопку диктофона, подходя к своим пожилым родственникам с разговорами «о былом», пусть успеют это сделать.

Текст: Лилия Шабловская
Фото из семейного архива Шабловских

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.