Ради чего можно бросить дом у реки?

Одним из тех, кто оказался рядом с приснопамятным митрополитом Нижегородским и Арзамасским Николаем (Кутеповым) в Горьковской (Нижегородской) епархии в 1990‑е годы, был ныне митрофорный протоиерей Алексий Дроздов. Это были сложные для многих годы, в том числе и для отца Алексия. До этого он служил на Украине, в Николаевской области, и в свете происходивших в этой стране событий переезд в Россию стал для него настоящим спасением. Впрочем, обо всем по порядку с его слов.

Самый недоступный

— О митрополите Нижегородском и Арзамасском Николае (Кутепове) я знал с 1970‑х годов, когда тот возглавил Горьковскую епархию. Я был студентом в Московских духовных школах, а владыка приезжал в Троице-Сергиеву лавру на Сергиев день: там собирались почти все архиереи — около 30, это почти весь епископат Русской Православной Церкви того времени. Мы по традиции назначались иподиаконами к преосвященным, и владыка Николай считался у нас самым строгим и недоступным из них. Казалось, что он очень неразговорчивый и серьезный. Мы участвовали в богослужении, и там я впервые увидел его.

Личное же знакомство состоялось в конце 1980‑х, когда началось возрождение Свято-Троицкой Серафимо-Дивеевской обители. С Украины в монастырь везли продукты, и я стал каждый год приезжать в Дивеево. В то время я был депутатом областного Совета города Николаева и стал ощущать на себе усиливающуюся украинизацию. Прямых претензий ко мне со стороны националистов еще не было, но давление уже отчетливо ощущалось. Тогда у меня и возникло желание переехать в Горьковскую епархию.

В очередную мою поездку в Дивеево, в начале 1990‑х, владыка Николай подозвал меня: «А ты откуда?» Узнав, что из Николаева, он искренне удивился: «Как ты тут оказался?» Я рассказал ему о поездках студентов Одесской духовной семинарии, среди которых был и я, в Дивеево, когда еще монастырь находился в поругании и потом, когда обитель снова открылась. Тогда я спросил владыку: «А можно ли мне как-то переехать в Горьковскую епархию?» А он говорит: «А вот попробуй! Но переезд — очень серьезное решение, а еще ведь семья и дети». Действительно, было непонятно, куда ехать, где жить и как все это получится, но я был готов изменить свою жизнь.

Принял как отец

— Прошло несколько лет. В 1996 году мы снова встретились с владыкой, и он спросил меня, надумал ли я переезжать в тогда уже Нижегородскую епархию. Я был готов, но у меня к тому времени уже были митра и другие церковные награды, так что митрополит сомневался в том, что для меня в епархии найдется достойное мес­то. Я сказал, что могу служить где угодно. «И в село пойдешь?» — спрашивает. Я соглашаюсь. Но он сказал, что у него и в городских храмах есть места. Вопрос о моем переходе в Нижегородскую епархию был решен.

Незадолго до моего отъезда в Россию в одной из николаевских газет вышла статья с названием «Отец Алексей — образец российского шовинизма». Она была связана с моей активной общественной позицией, особенно в сфере образования, и стала началом травли в прессе и обществе. Я всегда отстаивал русский город Николаев и его славную историю в составе России, что украинские националисты ставили мне в вину. И всегда честно говорил, что я русский человек и хотел бы служить в России.

В новой епархии у меня уже были знакомые. Я знал владыку Балахнинского Иерофея (Соболева), с ним мы познакомились в Троице-Сергиевой лавре, где он был насельником обители и канонархом. Я приехал к нему в Арзамас и на следующий же день отправился к владыке Николаю за распределением. Он предложил мне должность ключаря Арзамасского Воскресенского собора. Таким образом, с сентября 1996 года я стал служить в Арзамасе под руководством епископа Иерофея.

Весной следующего года митрополит Николай вызывает меня к себе и предлагает принять назначение на приход в Нижнем Новгороде: «Предлагаю тебе место в городе. Даю время подумать, но если сейчас не пойдешь, то будет тебе место в храме города Ветлуги — там будешь гусей пасти». Я согласился и сразу получил на руки указ о назначении.

На весеннего Николу (22 мая) я уже служил в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на улице Минина. В 1996 году храм отметил столетие со дня своего освящения и снаружи был отремонтирован, но внутри предстояла еще большая работа. Она легла на мои плечи.

Владыка Николай встретил меня как отец. Мне думалось, что он очень строгий и неприступный, а он оказался доступным. «Я на Пискунова, — всегда говорил он мне, — если надо тебе, в любое время приходи, все вопросы и по твоему личному устройству в городе, и по ремонту храма будем решать».

Владыке Скорбященский храм очень нравился — он часто приезжал к нам на богослужения. А вместе с ним — настоятели других городских храмов, поэтому службы проходили очень торжественно. После литургии владыка всегда оставался на трапезы, вспоминал о своей жизни в Киево-Печерской лавре и о служении в Закарпатской области Украины, на своей первой епископской кафедре.

Случались и личные беседы. Владыка интересовался устройством моей жизни в Нижнем Новгороде и здоровьем членов семьи. Я тогда жил в часовне рядом с храмом, что, может быть, было не очень удобно, но, по сравнению с разгулом оголтелого национализма на Украине, это была спокойная жизнь.

Шагая мимо дома на Пискунова

— С владыкой Николаем я прослужил пять лет — с 1996‑го по 2001 год. Для меня это был настоящий архиерей и отец, который может внимательно выслушать и что-то посоветовать. Он принимал посетителей в любое время, а люди с удовольствием и радостью шли к нему как к заботливому отцу. Кто-то — за материальной помощью (и преосвященный не отказывал), кто-то — за духовным советом, а кто-то — по административным делам. Для всех он был открыт и доступен.

Встречал меня владыка Николай всегда очень эмоционально: «Отец Алексей! Ты ли это?!» Было ощущение, что я знаком с ним много лет и он искренне рад меня видеть. И накормит с дороги, и выслушает, и подскажет, как правильно поступить. В кабинете у него всегда был чайник и угощения: печенье, конфеты, даже фрукты. Всем гостям он наливал чай, что еще больше располагало к душевной беседе.

За разговором я часто вспоминал студенческие годы — как мы собирали книги, покупая их за трешки, за пятерки у стариков и старух, которые при­возили их в лавру. Семинаристы получали стипендию 15 рублей, а я некоторое время получал аж пятьдесят — был стипендиа­том Патриарха Алексия (Симанского), поэтому мог себе это позволить.

Сегодня я вспоминаю владыку Николая с огромной благодарностью. И на каждой литургии, и когда просто иду мимо дома на улице Пискунова, где было много встреч и разговоров с преосвященным. Он был из когорты архиереев послевоенной закалки, таких как киевский митрополит Владимир (Сабодан), которые оставили след в сердце каждого, кто в своей жизни соприкасался с ними. То, что он принял меня в трудные для меня годы, стало поистине моим вторым рождением. Ведь я все бросил на Украине, где у меня был дом на берегу реки, с плодородным садом и виноградниками, и приехал на новое место, где не было ничего. Именно он помог мне встать на ноги и обрести здесь новый дом. Во всех смыслах этого слова.

Подготовил Алексей Дьяконов
Фото из архива протоиерея Алексия Дроздова

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской епархии обязательна.