Со звездою путешествуя

«Волсви же со звездою путешествуют…» Строки из рождественского кондака сопровождали нас всю эту январскую поездку — их читала экскурсовод в автобусе, пели на службах. Пустившись в путь утром в Сочельник, путешествовали мы словно с ними, теми самыми волхвами.

По дороге

В день отъезда в Дивеево ударили морозы. Зима стояла мягкая, и так неожидан был этот взрыв арктического климата.

Раньше в Четвертом уделе Богородицы пришлось быть несколько раз, но все проездом, на денек. Вспоминала слова батюшки: «Счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки, от утра и до утра, ибо Царица Небесная каждые сутки посещает Дивеево!» Читала и про то, как священномученик Серафим (Звездинский) сподобился в 1927-м (год закрытия монастыря) видения Божией Матери («Пречистая Богородица идет по Канавке! Не могу зрети пречудной Ее красоты!» — со слезами сказал он келейнице).

На ту осень выпали тяжелые для нашей семьи события, и я поняла, что не в силах отложить паломничество до летнего отпуска. Приближались рождественские дни. Самостоятельно ехать не решалась: из-за массы людей, что прибудут на праздники, жилья могло не найтись. К счастью, в турагентстве оказались две путевки, как раз на 6–7 января. И вот мы с дочкой «путешествуем».

В такой поездке самое трудное — немыслимо рано утром добраться до места встречи группы. Темно, сонно, морозище… Но наконец мы в автобусе. Экскурсовод предлагает помолиться. Читаем правило преподобного Серафима (три «Отче наш», три «Богородице», один Символ веры), тропарь и кондак Рождеству Христову.

Отправляемся. Чуть просвечивает утро. Согревшись, сразу проваливаюсь в сон, даже не слышу экскурсию. «Газелька» летит по шоссе мимо белых полей, бело-мохнатых деревьев. Все замерзло до хруста, минус тридцать — не шутка.

Просыпаемся в Арзамасе, на Соборной площади. Посещаем Воскресенский собор — огромный, в колонных портиках, сахарно-белый снаружи и в жжено-сахарного цвета фресках внутри. Эта сдержанная охристая живопись сводов и купола — наследие ступинской арзамасской школы ХIХ века.

Здесь же, на площади, где тысячи голубей опускаются и взлетают на верх соборных колонн, — белые стены и синие за ними купола Свято-Николаевского монастыря. «Никола — дорожным в помощь» (старичок Горкин так говорил в «Богомолье» Шмелева). Заходим не в главный, а в маленький двухэтажный храм. В нижней церковке — святыни, утерянные в мрачные годы революции и вновь обретенные в 1990-е.

Вот большой образ Николая Угодника. Почти черный фон, но фигура и лик отчетливо проступают. Это не реставрация: икона сама обновилась, будучи принесена в возрождающийся монастырь темной доской. Так же прояснилась и главная обительская святыня — образ Богородицы «Избавление от бед страждущих», и сколько страждущих, получивших просимое, оставили монастырю благодарственные записи.

А на этой Богородичной иконе, порубленной когда-то «нечестивым агаряном» (может быть, красноармейцем?), на почти утраченном Пречистом лике проступили нерукотворные глаза Царицы Небесной. «Ангельская работа», — говорят сестры.

Нам раздают распечатанный акафист. «Он короткий», — утешают нетерпеливых. Действительно, каждый тропарь и кондак — всего несколько строк крупным шрифтом. Читаем и поем по очереди, принимаем помазание из лампады перед иконой. Полчаса пробыли в обители, а чувство, что все успели. И даже пирогов монастырских накупили.

Ждет нас Дивеево, мелькают за окнами белые сосны-елки.

• 

• 

В гостях у батюшки

Посреди низких домиков поднимаются, дымятся куполами на морозе дивеевские храмы: белый Казанский-Рождественский, бирюзовый с серебряными главами Троицкий, снежно-золотой Преображенский, кофейно-молочный — новый Благовещенский (похож на огромный стоящий на земле колокол) и выше всех — тепло-желтая колокольня.

У входа в обитель автобус тормозит, экскурсовод идет в гостиницу, но, увы, места не находится, в монастыре пожить не удастся. Едем в один из гостевых домов. На пороге встречает кот — пушистый, хрипло мяукающий, следом выходит и хозяйка. В комнате много кроватей, иконы на стене.

• 

• 

• 

Перекусив, уже пешком идем в монастырь. Его видно отовсюду, не заблудишься. Но и напрямик, огородами, не пройдешь. Движемся в обход — улицей, потом вдоль монастырской ограды. За решеткой видим обрыв, следом вздымается крутой склон, и поверху медленно, цепочкой идут люди. Узнаем Канавку Пресвятой Богородицы.

У Троицкого храма, где мощи преподобного, — очередь на улице, по холоду. Но паломники не унывают, читают потихоньку акафист батюшке. Приложились-благословились. Теперь до вечерней службы успеваем на дальний источник преподобного Серафима, в Цыгановку.

Едем и попадаем в зимнюю сказку — только фильм «Морозко» снимать. В белом инее лес, мостик через заснеженную речку, бревенчатая избушка-часовня. В ней ставим свечи, смотрим на редкую икону «Беседа преподобного Серафима с Мотовиловым о смысле христианской жизни»: святой и ученик сидят на снеговой поляне — такой же, как теперь вокруг нас. В купальню идут самые отважные, а мы только набираем из колодца воду, умываемся и пьем, обжигаясь, ледяной кипяток.

В обители ходим по святыням. Навещаем церковь Рождества Пресвятой Богородицы, устроенную еще самим батюшкой. Это про нее он сказал «Четыре столба — четверо мощей!» Мощами здесь почивают пока трое святых: преподобная Александра (первоначальница монастыря), Марфа (юная схимонахиня) и Елена (сестры Михаила Мантурова, исцеленного батюшкой Серафимом). Побывали и в музее — в домике блаженной Параскевы, где посетил ее в 1903 году последний русский царь-страстотерпец.

Идем по святой Канавке, читая 150 раз «Богородице, Дево, радуйся…» Так батюшка назначил.

Начинается в церквях вечерня. Пойти бы, но надо отдохнуть перед ночной службой. Гостиничный кот мурлычет на диванчике в прихожей. Богомольцы, кто не в храме, пьют чай или дремлют, шепотком вычитывают молитвы к Причащению. В окнах — ночь перед Рождеством.

На ночной

• 

• 

• 

• 

• 

Бежим на праздничную литургию в Троицкий собор. Темно, звезды. Богомольцев на Канавке не видно, все в церкви.

Подсвеченные соборы — ледяные, с пушистым налетом снежка кое-где по стенам. Изо льда словно — и деревья, и скамейки, свечные киоски. От мороза в воздухе — звон хоругвей.

Внутри храмов зато такой зной и жар, будто все тепло с дивеевских улочек притекло сюда, под росписи соборных сводов. Пышут охапки свечей в массивных подсвечниках.

Мы стояли сначала у огромной иконы Преподобного, что ближе к западным дверям. Батюшка в белом балахончике и черной шапочке (как его и описывает «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря») склонился навстречу входящим, поднимая благословляющую руку.

Праздничная служба длинна. Литургия началась до полуночи, и вот уже четвертый час ночи, а священники все неспешно возглашают, нежно поет сестринский хор, и паломники сквозь усталость продолжают молитву. Тесно, временами невозможно поднять руку, чтобы перекреститься.

Подвигаемся чуть вперед, там между одной иконой и подсвечником кусочек свободного пространства, куда и протискиваемся. Стоящая у свечей девушка шепчет: «Потерпите, скоро Херувимская, можно стать на колени. Вот и отдохнете». Да, на коленях легче, даже не хочется вставать.

Служба течет, и столь же медленно мы приближаемся к исповедальным аналоям, поставленным далеко впереди, почти у алтаря. В очереди на исповедь — весь храм, даже нет надежды, что успеем. Хотя, вот — вырастают посреди церкви, недалеко от нас, еще несколько аналоев, и сразу около ставших перед ними батюшек, как у островков, завихряются ручейки от людского потока.

Нас «несет» к старенькому священнику. Говорит он поокивая, деревенской скороговорочкой. Слышу, поучает: «Грехи, грехи называйте. Не знаете? А книжечку-то у нас в лавке спросите, «В помощь кающемуся»…» Вижу, как старичок-исповедник — седенький, растрепанный, подает список грехов, почти с тетрадку, и замирает, приникнув головой к кресту и Евангелию, а батюшка вдумчиво листает страницы.

Но вот и все. Открываются царские врата. «Со страхом Божиим и верою приступите!»

«Значит, недостойны мы», — вздыхает рядом девушка — та, что была у подсвечника. Она тоже еще не исповедалась.

Но монастырские отцы не прогонят паломников без Таинства. Исповедь продолжается, и уже после отпуста нас, опоздавших, собирают в левом приделе, у раки с мощами, и священник снова выносит Чашу. Словно батюшка Серафим утешил — такая мысль у  всех.

Выходим из храма почти в пять утра. Предрассветные звезды на глубоко-синем небе дрожат, огромные. У монастырских ворот шумят автобусы — отбывают те, кто приезжал только на службу. А мы тихонько идем вдоль Канавки к дому, и еще целый день впереди. «Кто сутки пробудет в  Дивееве…»

Текст: Светлана Акимова
Фото: Алексей Козориз, Сергей Лотырев, из архива Серафимо-Дивеевского женского монастыря

При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.