Привычно рассуждая о воспитании, ловишь себя на мысли: а все ли уроки, преподанные нам детьми, мы помним и претворяем в жизнь? Не так часты они, как наши занудные нравоучения, — в отличие от нас наши дети знают меру. То есть вот этих прямых обращений к нам из горнего мира устами чад — их немного, и какое же счастье их услышать! Кое-что мне удалось «услышать» и даже записать, не полагаясь на свою память.
Проснувшись рано, Данюша обычно спешит в мою комнату и ложится рядом, под бочок. В эти минуты на него сходит особая, пограничная между сном и явью задумчивость. Сегодня он тоже лежал так, устремив взгляд куда-то в сторону икон — и еще дальше. Я замерла от важности момента и думаю: «Господи! Вот младенец мой лежит, обращенный к Тебе лицом. Просвети его светом Твоим, пошли ему мыслей каких-нибудь божественных…» Меня уже просветил, сама думаю, теперь — его…
А младенец мой, который и так при Свете пребывает и с Ним беседует лицом к Лицу, тут ко мне поворачивается и говорит: «Мама! Боженька тебя ругает». «За что, — говорю, — Данюшенька?» — «За то, что ты бабулю не слушаешься».
Даня не делит мир на сакральный и профанный — для него все свято. Простенькую детскую вышивку с попугаем в рамке он называет иконкой, а веревочку от нательного крестика — гирляндой. Смысл посещения храма он тоже не в силах постичь: считает, что если получил просфорку перед уходом, то и причастился, а подходя к солее даже для целования креста, старается крестообразно сложить руки, как перед Чашей.
Сынок очень любит класть денежку в церковную кружку — красивый резной деревянный постамент. Вот и нынче выпросил. Обещав ему, я чуть не расплакалась с досады: я-то рассчитывала на мелочь, а вместо нее в кошельке обнаружились только сотки — последние, так сказать, деньги до зарплаты… Даня радостно, с чувством собственной роли, понес их через весь храм, а я горестно наблюдала, как непомерная для меня «лепта» исчезает в узенькой щелке.
Вернувшись, включаю сотовый телефон и обнаруживаю две пропущенные смс-ки. Одна из них —традиционное «С праздником!» от моей коллеги по случаю Благовещения. Другая, следом за ней, от работодателя: «Можно я вам сегодня или завтра привезу журнал на корректуру?» — подработка, которую я ждала четыре месяца и которая приносит мне несколько тысяч за день работы.
Вечером Маша, старше Дани на полтора года, проявляет большой интерес к его адаптации в садике, куда он пошел пока только на два часа: «Данюшенька, ну, тебе хоть немного понравился твой «Кораблик»?» — «Какой-такой «Кораблик»? — «Ну, группа твоя — «Кораблик». — «Дя-а-а», — весьма неуверенно отвечает Даня. «Ну, ты там кушал сам, играл с ребятками?» — продолжает допрашивать сестра, которой не терпится убедиться, что все прекрасно. — «Неть, гулял тока». — «А с мальчиками ты там дружился?» — «Неть, они мне ничего не дали…» — печально констатирует брат. «Ну, значит, тебе понравилось в садике?» — не унимается Маша. «Дя!» — смиряется с должным ответом маленький человечек.
Новая увлекательная игра по инициативе Маши — магазин. Правила очень просты: сначала надо сесть рядом с прилавком, на котором заблаговременно разложены товары — любимые и очень нужные игрушки — и спрашивать подошедшего покупателя: «Что вы хотите?» И называть цену. Она на все фиксированная: «сто пятьдесят двадцать», независимо от протянутых денег, ибо со счетом проблемы у обоих. Каждый по три раза должен быть продавцом и покупателем. Маша самозабвенно скупает все, что имеет к ней отношение. Брат первым делом «приобрел» себе новый, недавно подаренный ему паровозик. «Купил» — и сидит, любуется. Сестра торопит его: ну, что же ты, иди, покупай следующее.
— Нет, — отвечает, — надо сначала сидеть долго-долго. Сразу нельзя.
Даня с энтузиазмом участвует в папиных «мужских» делах, особенно с применением технических средств. Одно из таких папа принес с работы и хвастается: «Вот, Данюша, смотри, какой инструмент! Это я с работы… УНЕС».
Даня подозрительно уставляется на папу. Повисает долгая пауза, в продолжение которой Данюша производит нравственную оценку высказывания:
— …Украл, что ли? — наконец, выносит он нежелательный вердикт.
«Не-ет! — выкручивается папа. — Там он никому не нужен». «Ну, ты потом вернешь его, когда тебя на пенсию выгонят?», — предлагаю я сценарий, который бы успокоил взыскательного моралиста. Но папа на обман не согласен: «Нет, — твердо заявляет он. — К тому времени уже закончится срок амортизации, и его все равно спишут». Жизнь в России приучает к гибкости мышления, но в четыре года черное еще не смешивается с белым.
Любимая Данина песня в качестве колыбельной — «Девушка из таверны». Он снова и снова просит петь о странной любви, которая довольствуется все меньшим и меньшим. Сначала плащом любимого, потом гвоздем, на котором он висел, потом следом от гвоздя в стене и наконец тем, что «след гвоздя был виден вчера». Необычная мелодия завораживает, думала я, но, как оказалось, и смысл песни был понятен четырехлетнему мальчику. Обнаружилось это так.
Бабуля заранее готовится к трагическому событию — предстоящей через две недели разлуке с Данюшенькой. Она постоянно напоминает ему об этом: «Я буду по тебе скучать, когда тебя увезут…» Преодолев минутную растерянность, внук торопится найти выход: «А ты будешь смотреть на веточку», — протягивает ей сорванный кустик черемухи. «Ну, что — веточка?» — не соглашается на такой обмен бабуля.
— А веточку кто сорвал?! — торжествующе улыбается Даня с видом тайного знания.
Высокие материи и абстрактная лексика, в отличие от сестры, у Данюши не особенно во вкусе.
— Подари мне эту картину, — говорит он бабушке, показывая на ее настенный календарь с фотопейзажем: деревья, вода, небо, звеняще прозрачные, словно отзвук неземной мелодии, как финальная поза в танце, застыли в согласии цвета и формы.
— Хорошо, — соглашается бабуля, — скоро год закончится, и я тебе подарю. А что, по-твоему, изображено на этой картине?
Внук задумывается на минутку и, уловив что-то такое в вопросе, отвечает: «Любовь».
Накладываю Дане в тарелку макароны, сваренные другой бабулей. Она, как известно, мастер кулинарии, и я ей в этом завидую.
— А ты маслице положила? — спрашивает, уже уплетая любимое блюдо. Как известно, сваренные мной макароны отсутствие масла сразу же делает несъедобными.
— Ой, забыла!
— А почему они такие вкусные? — беспощадно констатирует сынок неутешительную для меня истину: даже в варке макарон я никогда не сравнюсь со свекровью. Громко озвучиваю свои наблюдения, рассуждаю о Данюшиной проницательности. А на сердце — горький осадок.
— Мамунька! — как ни в чем не бывало, говорит Даня, вставая уже из-за стола. — Спасибо ТЕБЕ за макароны! Спасибо тебе! — еще раз, словно специально, низводит он в мою душу ангельское утешение.
Иногда в своих прозрениях дети опережают наши педагогические потуги.
Нельзя сказать, чтобы я чрезмерно напряглась из-за Даниного запроса на покупку ему пистолета и папиного намерения подарить его в ближайшее время, и все же… Используя удобный повод: по каналу «История» шла передача о Первой мировой войне, — я обратила его внимание: «Вот, смотри, война: грязь, смерть, хаос, все куда-то бегут, стреляют…»
Черно-белые кадры хроники сыну были явно неприятны. Тем не менее он, видя, к чему я клоню, превентивно заметил: «И все равно! Я хочу пистолет!» — и на всякий случай сдвинул брови.
Утомившись военным видеорядом, я принялась переключать каналы. Нашла полную визуальную противоположность — сериал «Великолепный век» со всеми атрибутами мыльной оперы: роскошные интерьеры, интриги, кровь и слезы за кадром, а в кадре — благопристойные, но невероятно напряженные лица. Домашние страсти во дворце османского султана. Данюша посматривал на экран, а потом подошел и решительно потребовал:
— Выключи эту войну! — а прозвучало новозаветное: «А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду…»
Война не там, где палят из игрушечных пистолетов, — она начинается в благополучных домах, если там поселяются злоба, зависть, страх и осуждение.
Наконец-то выпал долгожданный снег, Данюс прихватил с собой на прогулку снежкодел. Убеждаю его в бессмысленности затеи: снег не липкий, снежки не получатся, разве что Боженька чудо пошлет. Но Данюша — верит! Да и не только верит, но и упорно пробует, методично работает снежкоделом. Мне больно смотреть: с тем же успехом можно вычерпывать из лужи воду лопаткой…
Неожиданно Даня меняет тактику — он нагребает рыхлый снег кучками и утрамбовывает его частыми щелчками снежкодела. Уплотнив снег, он ищет способ плотно прижать половинки снежкодела и тут зовет на помощь меня. Я крепко сжимаю их, а затем осторожно разделяю. И — чудо! — плод веры и терпеливого труда происходит, теперь он знает: Боженька помог ему сделать снежок из рыхлого, не липкого снега. Даня счастлив снежку, доволен собой и воодушевлен Божией помощью вопреки маминым рациональным доводам.
Лилия Шабловская
При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.